Евгений Тарле - Русский флот и внешняя политика Петра I

Впечатление от Нарвы держалось долго. Можно сказать, что в течение восьми лет и семи месяцев, отделявших «первую Нарву» от Полтавы, дипломатия руководящих европейских держав оставалась под властью этих воспоминаний. И замечательно, до какой степени туго и трудно эти воспоминания уступали место новым, казалось бы, капитально важным фактам, имевшим отнюдь не меньшее значение, чем Нарвская битва. Во-первых, войну за Балтику русские продолжали с неслыханным упорством. Во-вторых, в 1704 г., после шестинедельной бомбардировки, русская армия штурмом взяла эту же Нарву и истребила или взяла в плен почти весь шведский гарнизон, после чего вся Ингерманландия попала в руки Петра. В-третьих, разгром 28 сентября 1708 г. лучшего из шведских генералов - Левенгаупта - под Лесной, причем Левенгаупт, потерявший всю артиллерию и все с громадными трудностями и затратами собранные запасы, поставил этим Карла XII в явно критическое положение. Мы называем те блестящие русские победы, из которых битва 1704 г. («вторая Нарва») не уступала по своим размерам и результатам нарвской победе шведов в 1700 г. («первой Нарве»), а битва под Лесной решительно превосходила шведский успех 1700 г. Об этих сражениях в Европе знали и все-таки их глубокого смысла и последствий еще не хотели учесть по достоинству, все продолжали толковать о шведском Александре Македонском. Легкие победы Карла над поляками и саксонцами еще более ослепляли его хвалителей. «Мой брат Карл хочет быть Александром, но не найдет во мне Дария», - отозвался Петр на этот доходивший до него гул европейского «общественного мнения» и хвастливые шведские уверения в близком завоевании Москвы.

С первых же лет Северной войны постройка флота, проходившая в неимоверно трудных условиях, не переставала оставаться в центре внимания правительства. Создавая армию, вводя первые необходимейшие государственные преобрзования, Петр, прекрасно понимавший, что без морской силы и шагу не ступить на Балтике, взвалил всю тяжесть поспешного сооружения флота на плечи народа. «Морским судам быть!» Эти памятные слова постановления 20 октября 1696 г. ярким маяком стояли всю жизнь перед Петром и его сподвижниками.

Каждую копейку Петр экономил для флота, т. е. экономил то, что возможно было урвать от армии, от укреплений на о. Котлин, от построек в Петербурге. Мало было тогда у него серебра, и царь грозно напоминал строителям судов и организаторам флотских экипажей, что сурово будет расплачиваться за упущения: «…Когда спросил о экзерциции, на что он отвечал, что она не единожды не была (которое зело мне неприятно и не знаю для чего то главное дело ради младых матросов забвению предано) и отговаривался будто для того, что все корабли и шнявы, кроме двух негодны к ходу; но сие есть великой важности; ибо я буду оное свидетельствовать, и аще не так найдется (курсив мой - Е. Т.), то не легко плачено будет (ибо не добро есть брать серебро, а дела делать свинцовые)». 1Так грозил «нелегкой» расплатой царь в письме к вице-адмиралу Корнелию Ивановичу Крюйсу 11 октября 1705 г. Он сидел в городе Гродно, был занят военной тревогой, следил за намерениями и передвижениями Карла XII, но не забывал о далекой Неве, Финском заливе и недостаточной выучке «младых матросов». Подчеркнутые мной слова очень характерны для служебного стиля Петра: много тратя на флот, Россия вправе была за свое «серебро» требовать от морских командиров дел «несвинцовых».

Правда, с трудом, но быстро строился флот, и хоть много лет прошло, пока он начал, наконец, играть заметную роль в войне, но уже с 1703-1705 гг. его существование никак нельзя было игнорировать.

Конечно, одно дело только не «игнорировать» новое явление, а совсем другое дело - оценить по достоинству его роль в настоящем и учесть его возможное значение в будущем. Ни такой оценки русского флота, ни подобного предвидения в эти годы между Нарвой и Полтавой мы в Западной Европе еще не встречаем.

Если даже крупные сухопутные победы 1704 и 1708 гг. не в состоянии были изгладить отрицательное для России впечатление от 18 ноября 1700 г., то подавно не могли этого сделать первые выступления молодого русского флота, упорно, с невероятной затратой людских жертв и с проявлением неслыханной, истинно фантастической энергии создаваемого Петром в устье Невы. А ведь уже и эти выступления представляли собой нечто в самом деле удивительное и небывалое. Русские овладевают с помощью флота устьем Невы, забирают о. Котлин, укрепляются в основном поселке, который они именуют городом Петербургом, и, несмотря ни на какие усилия, шведы ровно ничего не могут с ними поделать. На Ладожском и Чудском озерах происходят мелкие стычки небольших шведских озерных эскадр с русскими плохо выстроенными мелкими судами, и в большинстве случаев успех остается на стороне русских. Сам Петр после взятия Нотебурга выходит к устью Невы и завладевает двумя шведскими судами. Эти первые успехи открывают (так казалось Петру и его сподвижникам) счастливые перспективы. Но для дипломатов Европы ясно пока было одно: настоящего флота у русских нет; правда, их верфи (например Олонецкая и др.) работают неустанно, но о результатах их работы много говорить пока еще не приходится.