О милый Гемон, как унижен ты! [144] Можно сравнить это место в трагедии Софокла с соответствующим пассажем в «Антигоне» Альфьери: Ax, Гемон, я чувствую все это: И всю ту страсть, с которой я тебя любила, И всю ту боль, что теперь тебе оставляю.
Размышляя о непоколебимости и суровой чистоте намерений Антигоны, мы можем в какой-то мере осознать, как страшен вдохновлявший ее идеал, и почувствовать, на что были готовы древние греки ради соблюдения всех необходимых ритуалов, какой ценой готовы были они выполнить свой последний долг перед умершими.
Павсаний сообщает, что Лисандр навеки запятнал свою честь не только тем, что предал смерти кое-кого из военнопленных, но и тем, „что даже не бросил по несколько горстей земли на их мертвые тела“. [145] Павсаний, IX, 32. 6.
Надо отметить, что древним грекам, если уж ничего другого сделать было нельзя, хватало даже, такого чисто символического погребения. Естественно, это был предельный минимум, но и его было достаточно, и аттический закон предписывал эту небольшую церемонию всем, кому случалось наткнуться на непогребенный труп.
Нам подобное действо может показаться если не пустячным и бесполезным, то, во всяком случае, совершенно неадекватным. Но для греков — а кто знает, насколько в этом деле они были мудрее нас? — такой ритуал имел мистическое значение, ибо представлял собой, по удачному выражению Элйана, „исполнение некоего мистического закона благочестия, установленного самой природой“. [146] Элиан.
Бытовало даже поверье, будто животные, набредая на трупы себе подобных, стараются лапами наскрести немного земли и набросать ее на мертвое тело. Для современного человека погребение в земле или, как вариант, кремация, являются необходимым и пристойным способом избавления от покойников. Однако в сознании древних греков подобные ритуалы значили нечто гораздо большее; это включало в себя и стремление обеспечить благоденствие чего-то нематериального, но существующего постоянно, т. е. души или духа. Пока сохраняется тело, душа может каким-то образом быть с ним болезненно связана. Это убеждение, как мы уже отмечали, разделял Тертуллиан и многие другие древние авторы. Но разложение тела означает, что душа больше не принадлежит нашему миру, где у нее уже нет постоянного места, а в состоянии беспрепятственно перебраться в свои собственные чертоги, которые готовы к ее приему и к которым она готова сама. В древности Люди из чувства долга, в порядке религиозных обязательств помогали в этом умершим и, как мы убедились на примере Антигоны — самом знаменитом примере такого рода, — ради выполнения подобных обязательств были готовы на все, на любые жертвы. Это уже в более позднее время, особенно под влиянием славянских поверий, люди стали выполнять свой долг перед умершими, движимые не только любовью, но и страхом, ибо большинство теперь считало, что те покойники, чьи тела не подверглись разложению, могут вернуться — в Виде оживших трупов, вампиров, стремящихся утолить жажду мести живым людям, чудовищ, одержимых страстью пить горячую, дымящуюся кровь. Поэтому и погребальные обязанности люди стали выполнять не просто ради умерших, но еще и для того, чтобы обезопасить себя.
С этими представлениями очень тесно связано поверье, будто вампирами становятся те люди, которые умерли, будучи преданы церковному проклятию — анафеме, т. е. скончались отлученными от церкви. Отлучение — это главное и самое серьезное наказание, которое может наложить церковь; естественно, такое суровое наказание предполагает и наличие серьезного преступления. Грубо говоря, анафему можно определить как лишение виновного в преступлении всякой возможности получать обычные духовные блага, которыми пользуются все члены христианского общества. Конечно, есть и другие исправительные меры, влекущие за собой утрату определенных прав — в их числе такие виды наказаний, как временное отрешение от должности для церковников, интердикт для церковников, мирян и целых общин, лишение определенных прав ex delicto (согласно проступку) и прочие. Отлученный от церкви, не перестает быть христианином, ибо факт его крещения отмене не подлежит, но такого человека считают как бы изгнанником, и даже, можно сказать, как бы несуществующим для церковных властей — во всяком случае, временно. Подобному изгнанию приходит конец — а этого горячо желает сама церковь — как только правонарушитель приносит соответствующие извинения, но до тех пор его статус сравним с положением чужака, изгоя или иностранца.
Читать дальше