Август Ионов - Истории одной жизни

Нет больше соли в солонке,
выпит последний напиток.
Жизнь он прожил в ломке
ежедневных болезненных пыток.
Никогда не бранил небо,
хоронил дорогих часто,
и когда заикалось эго,
про себя говорил: «Баста».
У него не болели руки
в те часы, когда нес свое бремя…
Лишь во сне он спасался от скуки,
лишь во сне уходил он от плена.
Он был птицей, если хотите,
но без крыльев, поэтому плакал.
Порвались путеводные нити —
не найти, с кем так часто балакал.
Его имя забудется скоро,
или может, уже позабылось,
как любовная мелкая ссора,
что секунду назад случилась.
Его имя не знать не смертельно,
оно точно не даст объяснений,
кем он был – человеком иль тенью,
и в каких он бывал положеньях.
Его век закончился скоро.
Он был выпит, как жаждой напиток.
Пой, скрипач, ты свое похоронное соло,
а я кину ему клубок ниток.

«Плачь, кит. Сети не рви.
Не спорь с бессердечной судьбой.
Ты не испытывал чувства любви.
Оставь за жизнь свою бой.
Осталось немного, взгляни в пустоту,
Что она может сказать?
Ты не боролся за свою мечту,
Так зачем же за жизнь воевать?
Плачь, кит. Ты жизни не заслужил.
Ты плюнул в протянуту руку.
Сейчас бы спокойно с любимою жил,
Но ты поступил как сука.
Плачь, кит. Сети не рви,
Тебе все равно не удастся.
Так, чтобы берег услышал реви.
Правильно сделал, что сдался.»

Я слышал ревущую мощь,
Я видел, как волны бурлили.
Навеки запомню ту ночь,
Когда рыбаки приплыли.
Весь день они байки травили,
О том, как кита его мысли сгубили…

Белый ворон безуспешно ищет друга.
Кто разделит его тягостную ношу?
Был бы птицей, подлетел тогда к нему я
и вскричал бы что есть сил: «Не брошу!»

Но высокая стена нас делит —
человек я, он – изгой средь птицы.
Все смеются над его окрасом:
от орла до пуганой синицы.

Не понять вам, глупые созданья
и не вырваться из замкнутого круга.
Стая серых полнит мирозданье…
Белый ворон безуспешно ищет друга.

Взмах крыла сломал высоку стену.
Я шагнул на встречу птице белой.
Мы теперь летаем в поднебесье.
На земле очерчен контур мелом.

Я не хочу воспеть забыты чувства.
Мне не понять, куда уходят дни.
Давно уж ночь. Я, освещенный люстрой,
Смотрю в окно на города огни.

Я не посмел просить у Бога денег,
Да, беден! Ну и что с того?
Из мебели кровать, да старый телик,
Которому я предпочел окно.

Я не поэт, простите меня, право.
Обычный безобидный человек.
И я давно не молод – хилый малый,
Уже отживший свой последний век.

Я не могу. За что мне эти муки?
Стою, застыв, смотря в одну лишь точку.
Стою, и сами тянутся к ней руки…
Оставь, прошу! Брось это дело, дочка!

Но нет ответа, только шумный ветер
Глотает звуки проходящих лиц.
Среди которых каждый темный вечер
Полно родимой доченьки «убийц».

Пуст партер, завяли розы.
Жизнь, увенчанная прозой,
Отвернулась от актера.
Так бывает. Ну и что?

И сидит он днем и ночью.
В голове мелькают строчки…
Зал давно уж обесточен,
Потому сидит во тьме.

И откуда столько горя?
Водки выпитое море
Говорит актеру громко:
«Рано, слышишь, на покой.
Мы еще не наигрались,
В славе толком не купались…
Но за что же так ругались?»
Кто-то с тряпкой половой
Подошел к актеру сзади
И, наверно, смеху ради
Крикнул в ухо: «Все в порядке?
Ну, иди давай домой».
«Больше нет у меня дома —
Обменял на ящик рома,
А его на ящик водки…
Хочешь? У меня есть стопки».

Пил актер, вертелись строчки
Смысла полные едва.
Жизнь его теперь пуста…
И решил поставить точку.

Я стоял в ожидании солнца,
Тучи мысли мои замели.
Капитан я, оставленный всеми,
С кораблем, что стоит на мели.
Пятый день мне снится колодец,
Мои близкие и моряки.
Третий день сижу я голодный.
Опустились давно кулаки.
Опустилась тьма на мачту,
Палуба тонет в ночи.
Я почти не живой, но все же,
Жду целебные солнца лучи,
Что пробьются сквозь кашу тумана,
Разрезая сомнения плен.
Капитан позабытого судна
В западне, где туман вместо стен.