Юлия Кантор - Война и мир Михаила Тухачевского

В итоге — приговор:

«Слова обвиняемого являются оскорблениями и носят неуважительный характер, они были высказаны непосредственно против унтер–офицера. Не было ни повода, ни оснований со стороны обвиняемого вести себя подобным образом»43.

Тухачевский был приговорен к шести месяцам тюрьмы.

Несомненно, вынесению жесткого приговора «поспособствовала » и устоявшаяся репутация Тухачевского:

«Лейтенант Тухачевский — дерзкий молодой офицер, который дерзил унтер–офицерам и адресовал им оскорбительные реплики»44.

Как упомянуто в судебном определении, наказание Тухачевского имело еще и назидательный характер: некоторые пленные офицеры Ингольштадта «высокомерно и нагло» обращались с унтер–офицерами, служившими в лагерном охранном персонале. Узники попросту отказывались признавать лагерный регламент, в соответствии с которым охрана, включая низшие чины, являлась для них вышестоящим персоналом, которому надлежало безоговорочно подчиняться.

Для того, чтобы оградить унтер–офицеров от унижений со стороны пленных, суд вынес Тухачевскому «образцовый » — максимально жесткий — приговор, чтоб «другим было не повадно»45.

Уже спустя три дня Тухачевский письменно информировал председателя ингольштадтского суда генерал–лейтенанта Лангнетцера:

«В связи с объявленным мне приговором суда от 13 июля 1917 года, предусматривающего шесть месяцев тюрьмы за оскорбление унтер–офицера Абеля, я обращаюсь в Высший Военный суд Нюрнберга, поскольку я не был оправдан.

Лейтенант Тухачевский Ингольштадт форт IX комната 15 16 июля 1917 года»46.

Ожидая, пока баварская судебная машина переварит в различных инстанциях дело об оскорблении унтерофицера, заскучавший было Тухачевский влип еще в одну историю — конфликт с комендантом лагеря генералом Петером. Гуляя по двору форта Тухачевский столкнулся с комендантом. Увидев небрежно одетого, засунувшего руки в карманы русского лейтенанта, генерал замедлил шаг и спросил: «Почему вы меня не приветствуете — не отдаете честь?» Тухачевский молчал. «Немедленно выньте руки из карманов и отдайте честь!» Никакого внимания.

«Лейтенант, вы увидите, что вам это дорого обойдется!»

Тухачевский поднял глаза и холодно поинтересовался:

«Сколько марок?»47 Этот эпизод впоследствии многократно и с удовольствием вспоминали французские и русские товарищи Тухачевского по плену, передавая «апокриф»

вновь прибывшим. Да и самому Тухачевскому сюжет явно нравился: в его рапорте командиру полка, написанном уже после удачного побега из плена, это происшествие, единственное из всех им перечисленных, описано с кульминационной цитатой: «Сколько марок»48. Комендант лагеря генерал Петер сарказма пленного подпоручика не оценил и подал в суд.

С этого момента расследования двух дел об оскорблении — унтер–офицера Абеля и генерала Петера — шли параллельно и тянулись до 1919 года. Документы переходили из Ингольштадта в Нюрнберг (в Верховный военный суд Баварии) и возвращались обратно. Назначались все новые даты разбирательств, пока, наконец, 4 октября 1917 года на очередном штампе не возникла размашистая надпись от руки красным карандашом:

«Судебное заседание состояться не может, поскольку подсудимый снова убежал»49.

Пятый по счету побег оказался успешным. Информация о нем дошла до Нюрнберга лишь два месяца спустя.

Еще полгода спустя, в энный раз пунктуально поинтересо вавшись, не пойман ли беглец, 8 апреля 1918 года судебное представительство третьего баварского Королевского армейского корпуса было вынуждено констатировать:

«Нет сомнений в том, что побег лейтенанта Тухачевского удался. Предлагаем вернуться к рассмотрению дела 1 апреля 1919 года»50.

А начиналось все так. 16 августа 1917 года в комендатуру лагеря Ингольштадт поступил рапорт «О русском лейтенанте Тухачевском М. Н., полк инфантерии, о русском капитане Чернивецком С. С, штаб 53 дивизии, в связи с попыткой побега. Сегодня 9 русских офицеров, давших письменно честное слово и обязавшихся во время прогулки не предпринимать попыток к бегству, были выведены на прогулку унтер–офицером Гофманом по установленному маршруту… На обратном пути два русских офицера — лейтенант Тухачевский и капитан Чернивецкий быстро пошли вперед, в то время, как унтер–офицер Гофман остался замыкающим колонну пленных. По прибытии домой оба названных офицера отсутствовали. Предположительно они находились поблизости от Цухеринга и пытаются оттуда продвигаться далее. Капитан Чернивецкий совсем не говорит по–немецки, Тухачевский — только на ломаном. Обязательства честного слова (бланки заявлений. — Ю. К.) и личные карточки заключенных прилагаются»51.