Александр Михайлов - Обвиняются в шпионаже

При необходимости в личных контактах, способ идентификации был определен следующий: 21 числа каждого месяца в 21. 00 Пеньковский должен был прогуливаться у гостиницы "Балчуг" с сигаретой во рту, в руке держать книгу, завернутую в бумагу. Тому, кто шел на встречу с ним, следовало быть в расстегнутом пальто и тоже с сигаретой во рту. Пароль: "Мистер Алекс, я от двух ваших друзей, которые передают вам большой, большой привет!" При этом обязательно должны были быть интонационно выделены слова: "от двух ваших друзей" и "большой, большой".

Подробно был обсужден вариант возможного перехода Пеньковского на нелегальное положение и его ухода за границу. Для этого предполагалось изготовить несколько фальшивых паспортов и другие документы, прислать Пеньковскому подробные инструкции, необходимые штампы, оружие и иностранную валюту.

Рассматривалось несколько вариантов эвакуации агента: на иностранном судне из одного из портов на Дальнем Востоке; на подводной лодке, которая бы подобрала Пеньковского с лодки в открытом море; через западный сектор Берлина.

В один из дней Пеньковский в знак признания его заслуг был представлен заместителю директора Центрального разведывательного управления США. Высокопоставленный чиновник не скупился на комплименты. Он поинтересовался возможностью командировки Пеньковского в Штаты и обещал оказать ему там достойный прием.

Хоровод, который водили западные разведки вокруг Пеньковского в Лондоне и Париже, ввел его в неописуемый кураж. Некоторые его предложения и заявления звучат шокирующе даже для "друзей". "Как стратег, выпускник двух военных академий, я знаю многие слабые места и убежден в том, что в случае будущей войны в час "Х" такие важнейшие цели, как Генеральный штаб, КГБ на площади Дзержинского, Центральный Комитет партии, должны быть взорваны заранее установленными атомными устройствами с часовыми механизмами, — заявляет он в одной из бесед. — Я укажу наиболее удобные места для установки небольших атомных зарядов, чтобы в необходимое время взорвать цели… Вот чем я займусь, когда приеду в Москву. Первое — разработаю все, что мы обсуждали о стратегических целях. Я сделаю схемы с расчетами… Я возьму на себя решение вопроса об определении целей в Москве и начале всей операции… В случае начала войны в Москве необходимо уничтожить 50 тысяч высокопоставленных лиц, от которых многое зависит… А если учесть военные штабы в других городах, то согласно представленным мною планам в СССР необходимо будет уничтожить 150 тысяч опытных генералов, офицеров и штабных работников… Пожалуйста, обсудите мой план… Готов принять любое задание, взорву в Москве все, что смогу… Западу нужно наносить удар первым, сокрушительный удар. Тогда мы победим".

Вместе с тем, как-то в конце дня сидя в кафе на Елисейских полях в компании с Винном и любуясь красивыми парижанками, Пеньковский вдруг сказал:

— Мне ведь не обязательно возвращаться — я мог бы остаться на Западе… — После небольшого молчания добавил: — Твои друзья сказали, что я могу остаться в любой момент — как только захочу. Они говорят, что хотели бы получать от меня информацию и впредь, но не настаивают. Они готовы позаботиться обо мне, поселить в Лондоне или Нью-Йорке. Все зависит от меня самого. Что ты на это скажешь? Какое у тебя мнение?

Что мог ответить на это англичанин? Безусловно, "Алекс" свои тридцать сребреников уже отработал. Но не мог же Винн признаться ему, что имел прямое указание из Лондона: если когда-нибудь в разговоре с ним Пеньковский поднимет этот вопрос, ему, Винну, не следует давать ему какие бы то ни было советы — ни "за" ни "против". А потому, как бы шутя, перевел разговор на женщин. Женщины были самым уязвимым местом "супершпиона". Выпивка и секс — два незаменимых средства, которыми Пеньковский постоянно взбадривал себя. Он принимал услуги всех компанейских девушек, каких спецслужбы подставляли ему, зная, что они были для "Алекса", как сахарная кость для собаки.

Последний свой вечер в Париже Пеньковский также провел в веселом окружении. Он поливал девушек и ковры в комнате шампанским, одаривал всех духами и шоколадом, танцевал — гулял, одним словом. А утром следующего дня Винн повез его на автомобиле в аэропорт "Орли". И вот как он об этом вспоминает:

"На полпути мы въехали в полосу тумана и начали опасаться, что не успеем вовремя. Но туман был и в аэропорту, так что нам пришлось ждать вылета четыре часа. Это ожидание было как самая изысканная пытка. Нас охватили сомнения. Туман казался каким-то дурным предзнаменованием для "Алекса": будто предупреждение о том, что ему следует остаться. В здании аэропорта было мало людей. Мы прошлись взад-вперед, выпили кофе с коньяком, поговорили о том, как славно провели время в Париже, что недолго ждать новой встречи и т. д. Мы отлично знали, что занимаемся самообманом, ибо впереди долгая зима и совершенно неизвестно, когда и при каких обстоятельствах мы снова сможем встретиться. Наконец, объявили посадку на самолет. Перед таможней "Алекс" вдруг остановился, и я подумал, что он сейчас повернет назад, предпочтя Париж и безопасность. Он опустил чемоданы и стоял, не говоря ни слова. Я с надеждой ждал… Внезапно он повернулся ко мне, крепко пожал мне руку и, беря чемоданы, сказал: "Нет, Гревил, у меня еще есть работа!"