Свен Штеенберг - Генерал Власов

— Джинн вырвался из бутылки. Пусть попробуют теперь запихать его обратно, — заявил Зыков, [73] Китаев М. Указ. соч. С. 6. выразив не только надежды, но и злобную радость окружения Власова.

Дату одобрения «Смоленской декларации» можно было рассматривать как день рождения Русского освободительного движения. Впервые скрытые под ним силы получили программу, в первый раз были озвучены цели борьбы, а не просто идентифицирован враг. Интересно отметить, что этот документ, несмотря на «патронаж» Гитлера, выражал демократические идеалы.

Советский пропагандистский аппарат продолжал хранить молчание. Между тем на места спускались приказы немедленно уничтожать листовки, любого, кто занимался их распространением, ждала смерть. Сталин осознал то, какую угрозу представляло освободительное движение для правительства, о чем свидетельствуют далеко идущие изменения политической линии. Коммунисты вдруг принялись призывать советских граждан к «народной борьбе за освобождение отчизны». Правительство, уничтожившее множество священников и еще недавно закрывавшее церкви, разрешило службы во многих из них. Погоны, прежде считавшиеся атрибутом буржуазии, вновь заняли место в комплектах обмундирования; появились награды с именами национальных героев прошлого — царских генералов Суворова и Кутузова; кроме того, был распущен Коминтерн.

Почти четверть века партия стремилась к созданию «нового советского человека», теперь, похоже, все труды пошли насмарку. Сталин не мог призывать народ на защиту социалистической (коммунистической) системы и на борьбу за международный коммунизм, вместо этого ему пришлось сзывать народ на смертный бой за родину. Его пропаганда возымела действие не в последнюю очередь из-за разочарования в немцах. Многие начинали думать, что коммунизму придется меняться под давлением армии-победительницы. На оккупированных территориях партизаны принялись сеять слухи, что будто бы ни Освободительный комитет, ни РОА, ни сам Власов не были на самом деле на стороне немцев, а что все в действительности являлось пропагандистским трюком. И чем дольше не поступало никаких известий о прогрессе у лидеров освободительного движения, тем более достоверными казались слухи.

По мере роста в руководствах групп армий озабоченности в отношении обстановки на фронте и в тылу, у военных все более крепла уверенность в необходимости посещения Власовым оккупированных районов. Клюге и Шенкендорф согласились принять на себя ответственность за данный шаг, с тем чтобы не терять времени, пока будут идти согласования в высших эшелонах власти. Принимая во внимание настроение населения и личного состава добровольческих частей, приезд Власова становился просто необходимым. Хотя Клюге и Шенкендорф официально «обезопасили» турне Власова как «пропагандистское», Мартин и Гроте отлично понимали, насколько рискованным может стать данный шаг для них самих и для их предприятия. Тем не менее они продолжали заниматься приготовлениями к поездке Власова.

Поначалу Власов ехать отказывался. Пока комитет не получил официального одобрения, пока освободительная армия оставалась по сути дела фикцией, он не мог обещать ничего из того, что будут ожидать от него население и добровольцы в вооруженных формированиях. Долгие споры и обсуждения с другими русскими, однако, убеждали его не сдаваться. Пусть даже «Смоленская декларация» и не смогла поколебать упорства ставки фюрера, приезд Власова, как считали они, повлечет за собой столь сильные демонстрации того, какие чувства владеют народом, что отмахнуться от этого будет уже невозможно.

Принимая во внимание важность фигуры Власова и его открытого выступления против советского режима, порой просто поражаешься тому, сколь смехотворно ничтожными бывали те препятствия, которые поглощали энергию его немецких покровителей в штабах Вермахта на самом высоком уровне. Так, например, некоторым офицерам из отдела пропаганды приходилось платить за его одежду из личного кармана просто потому, что он не мог появиться перед людьми, скажем, в поношенных костюмах. Власов не мог ходить в немецком обмундировании, о советском же и вовсе речь не шла, поскольку данное обстоятельство плохо бы повлияло на население, а формы Русской освободительной армии не существовало, как не существовало и самой армии. Итак, Власов был обречен до конца дней ходить в неком мундире, появившемся на свет в результате импровизации его «крестных отцов». После нескольких суток упорных поисков Штрикфельдт добыл, наконец, некое подобие военной формы, состоявшей из черных брюк с красными генеральскими лампасами, темно-коричневого кителя без петлиц и погон и того же цвета шинели с красными отворотами. В Смоленске капитан Петерсон заменил серебряные пуговицы золотыми, положенными генералам.