Свен Штеенберг - Генерал Власов

Тонкости различий во взглядах Гитлера и Розенберга на «восточную политику» оставались для генералов книгой за семью печатями. Они упирали на необходимость для Германии поддерживать дружественные отношения с русским народом также и в будущем, а кроме того, на то, что сейчас Германия прилагает максимум усилий для исключения в дальнейшей перспективе такого сотрудничества в принципе. Они предоставляли исключительно трезвую и непредвзятую оценку военной обстановки и постоянно подчеркивали факт неизменного ослабления позиции немцев, исправить которую представлялось возможным только через сотрудничество с населением. Шенкендорф попросил Розенберга сказать фюреру всю правду. Он заявил, что не верит в наличие у Гитлера ясного представления о происходящем на советских территориях, оккупированных Вермахтом и управляемых Восточным министерством.

Розенберг явно не остался глух ко всему тому, что узнал. Помимо комендантов армейских тыловых районов, на встрече присутствовали представители всех отделов Генерального штаба, и все эти офицеры совершенно очевидно держались единой точки зрения. Мнение круга лиц, группировавшихся теперь вокруг Власова, было услышано и зазвучало на более высоком уровне — теперь и немецкие военные не сомневались в справедливости следующего заявления: «Завоевание России под силу только самим русским». Подполковник Шмидт фон Альтенштадт указал, что если немцы не изменят существующего положения, те полмиллиона русских, что приписаны к частям Вермахта, послужат в дальнейшем источником непредсказуемых бед. Он добавил, что нет никакого сомнения во все еще сохраняющемся у этих людей стремлении выступать с оружием в руках против сталинского режима, но им необходимы твердые свидетельства того, что существующая политика будет сдана немцами на свалку.

Нет ничего случайного в том, что присутствовавшие на совещании офицеры представляли военные, а не моральные причины необходимости срочной смены «восточной политики». Они знали, что соображения морали для Гитлера пустой звук. Не случайно и то, что ни один из них не высказывался за разделение России. Для них не подлежало сомнению то, что уничтожить диктатуру Сталина можно лишь общими силами всех регионов и потому планы перекройки страны лишь сыграют на руку советскому режиму.

Розенберг обещал содействие в деле изменения «восточной политики». [70] Совещание проходило 18 декабря 1942 г. Протоколы датированы 4 января 1943 г. ( Dаllin A. Op. cit. Ss. 163, 560). 21 декабря он направил меморандум Гитлеру, в котором суммировал основные доводы, прозвучавшие на совещании, и попросил у фюрера разрешения обратиться с личным докладом. Гитлер вскоре принял его, однако неизменно настаивал на том, что дело генералов воевать, а не заниматься политикой. Тем не менее вполне вероятно, что под воздействием доводов, обрушенных Вермахтом на Розенберга, 12 января 1943 г. Гитлер дал добро «Смоленской декларации». Однако он запретил какое бы то ни было распространение заявления на немецкой стороне — только по ту сторону линии фронта.

Поскольку отдел пропаганды ОКВ уже провел все детальные приготовления, колесо кампании завертелось немедленно. Миллионы листовок были распространены на всех фронтах, но некоторые из них — как втайне и планировалось — «случайно» попали и на оккупированные территории. Успех операции превзошел все самые оптимистические ожидания тех, кто окружал Гелена и Гроте. Первые же донесения со всех участков фронта говорили о значительном росте числа перебежчиков — почти все они без исключения просили о включении их в освободительную армию Власова. Немного позднее поступили данные о реакции на оккупированных территориях. В донесениях говорилось о «глубокой заинтересованности и всеобщем одобрении»; население ожидало «дальнейших шагов в данном направлении»; было «чрезвычайно важно предоставить Освободительному комитету реальную власть, чтобы не утратить доверия к пропаганде». [71] Цит. по: Dаllin A. Op. cit. S. 580.

Волнительное ожидание охватило многие слои общества. После всех сомнений в искренности немецкого руководства, всего того отчаяния, которое приносила его политическая близорукость, наконец-то стало казаться, что изменения неизбежны. Те из немцев на оккупированных территориях, которые встречались с русскими и пользовались их доверием, то и дело слышали одни и те же нетерпеливые вопросы. Русские добровольцы требовали своего включения в Русскую освободительную армию, или РОА. [72] Из дневника автора. Никто из них даже не знал, что РОА не существует, что «Смоленский комитет» — «бумажная» организация. Между тем их реакция стала политической реальностью, с которой противники официальной политики надеялись укрепить свои позиции.