Олег Платонов - Николай II в секретной переписке

Все это относительно вопроса о сепаратном мире. Говорил ли ты с Воейковым относительно Данилова? Прошу тебя, сделай это. — Только не говори об этом с толстым Орловым, который большой приятель Н. — Они постоянно в переписке, когда ты бываешь здесь. — Воейков об этом знает. Это все не к добру. — Он не одобряет посещения Григ. нашего дома и поэтому хочет удержать тебя в ставке, вдали от него. Если бы они только знали, как они тебе вредят, вместо того, чтобы помочь слепые люди, со своею ненавистью к Григ.! Помнишь, в книге “Les amis de Dieu” сказано, что та страна, государь которой направляется Божьим человеком, не может погибнуть. О, отдай себя больше под Его руководство!

Дмитрий чувствует себя лучше, хотя нога все еще болит. — Бедная маленькая 'Казенбек не очень страдает от перелома руки, но она в полузабытьи, поэтому ей еще не сказали про смерть мужа. — Как они были полны жизни, когда Н.П. был на их свадьбе! — Мое письмо стало слишком длинным — тебе надоест его читать, поэтому я лучше кончу. Да благословит и сохранит тебя Господь от всякого зла, да даст тебе силы, мужества и утешения во всех трудностях жизни! — Я мысленно живу с тобою, моя любовь, мое все.

Покрываю тебя поцелуями и остаюсь твоя нежно и глубоко любящая старая

Солнышко.

Все дети тебя целуют. Привет старику и Н.П. — Хан Нахичев. придет завтра проститься.

Ставка. 16 июня 1915 г.

Мое возлюбленное Солнышко,

Сердечное спасибо за твое длинное милое письмо, в котором ты даешь мне отчет о своей беседе с Павлом. Ты давала совершенно правильные ответы по вопросу о мире. Это как раз главный пункт моего рескрипта старому Горемыкину, который будет опубликован.

Что касается Данилова, то я думаю, что мысль о том, будто он шпион, не стоит выеденного яйца. Я тоже знаю, что его не любят, даже ненавидят в армии, начиная от Иванова и кончая последним офицером. У него ужасный характер, и он очень резок с подчиненными.

Н . знает это и время от времени ставит его на место; но он считает невозможным смещать его после 11 месяцев тяжелой работы — так хорошо этот человек знает свои обязанности.

Даже Кривошеин говорил со мной на эту тему — он находит, напр., что Н. должен был бы произвести перемены в своем штабе и выбрать других людей на место Янушкевича и Данилова. Я посоветовал ему сказать об этом Н.. что он и сделал разумеется, со своей личной точки зрения. Потом он говорил мне, что Н. явно не понравилась его откровенность.

Наше заседание, состоявшееся на днях, касалось трех вопросов: режима германских и австрийских подданных, еще проживающих в России, военнопленных, текста вышеупомянутого рескрипта и наконец ратн. 2-го разряда. Когда я сказал, что желаю, чтобы был призван 1917 год, все министры испустили вздох облегчения. Н. тотчас же согласился. Янушкевич просил только, чтобы ему позволили выработать подготовительные меры — на случай необходимости.

Разумеется, если война протянется еще год, мы будем вынуждены призвать некоторые молодые возрасты ратников 2-го разр., но теперь это отпадает. Юсупов [284] Главноначальствующий Москвы. ,за которым я послал, присутствовал на совете по первому вопросу; мы немножко охладили его пыл и дали ему несколько ясных инструкций. Забавные были моменты, когда он читал свой доклад о московском бунте [285] После целого ряда немецких диверсий и по получении известий о немецких зверствах на фронте большие группы москвичей начали обходить заводы, фабрики, магазины и даже частные дома, чтобы “проверить”, нет ли там подданных вражеских государств. Если такие обнаруживались, их имущество тут же разграблялось или уничтожалось. Полиция бездействовала. Начавшись утром 27 мая, к ночи эти проверки превратились в настоящий грабеж, который удалось остановить только 29 мая. Со гласно правительственному сообщению, пострадало 475 торговых и промышленных предприятий, 207 квартир и домов. Убытки за 3 дня погрома определились в сумме около 40 млн. руб. — он пришел в возбуждение, потрясал кулаками и колотил ими по столу.

Вскоре я надеюсь съездить в моторе в Беловеж на целый день, и сделать это совершенно неожиданно. Старик и Воейк. очень благодарят тебя. Ну, мне приходится прервать письмо. Благослови тебя Бог, моя душка-женушка.

Горячо целую тебя и дорогих детей. Твой

Ники.

Ц.С.

17 июня 1915 г.

Мой родной, милый,