А. Лабриола - ОЧЕРКИ МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОГО ПОНИМАНИЯ ИСТОРИИ

* * *

В самом деле, разве не в этом заключается сила Манифеста, его сущность, его решающее значение [6] Настоящее мое сочинение не представляет собой исправления Манифеста, приспособления его к современным условиям; я не даю также здесь анализа Манифеста и комментария к нему. Пишу, как об этом свидетельствует и само заглавие, лишь в память о Манифесте. .

В то же время было бы, несомненно, ошибкой искать все это в перечисленных в .конце 11 главы практических мероприятиях, которые рекомендуются на случай революционного успеха пролетариата, или же в содержащихся в IV главе указаниях, касающихся политической линии поведения в отношении других революционных партий того времени. Хотя эти указания и эти рекомендации являлись ценными и заслуживали внимания при тех обстоятельствах и в тот момент, когда они были сформулированы и предложены, хотя они весьма важны для четкой и определенной оценки политической деятельности немецких коммунистов в революционный период 1848— 1850 годов,— тем не менее теперь они более не представляют для нас собрания практических советов, исходя из которых нам надлежит принимать решение в каждом конкретном случае. Политические партии, которые организовались в разных странах со времени Интернационала, вербуя свои ряды в основном из среды пролетариата и решительно выступая от его имени, ощущали и ощущают по мере своего возникновения и развития настоятельную необходимость сообразовать свои требования и деятельность с различными и многообразными обстоятельствами и случаями. Однако ни одной из этих партий диктатура пролетариата не кажется столь близкой, чтобы ощущать потребность или хотя бы испытывать желание или искушение подвергнуть пересмотру и переоценке предлагаемые Манифестом мероприятия под углом зрения их проверки на практике, ибо такая проверка представлялась бы возможной лишь в том случае, если бы эти меры были близки к своему осуществлению. В действительности существуют лишь те исторические эксперименты, которые сама история производит неожиданно, а не по заранее намеченному плану, решению или приказу. Это и произошло во времена Коммуны, которая была и остается до сих нор для нас единственным опытом (хотя и приблизительным и путаным ввиду своей неожиданности и непродолжительности) самостоятельного выступления пролетариата, который, овладев политической властью, подвергся новому и трудному для него испытанию. Никто заранее не желал этого эксперимента и не стремился к нему. Будучи вынужден к тому обстоятельствами, пролетариат героически проделал его, и этот опыт обратился теперь для нас в спасительный урок.

Может случиться, что там, где социалистическое движение находится еще в младенческом состоянии, те или иные его деятели ввиду отсутствия собственного непосредственного опыта сошлются (как это часто имеет место в Италии) на авторитет текста Манифеста как на обязательное для выполнения наставление, но практически это не имеет никакого значения.

* * *

Не следует также, по моему мнению, искать силу Манифеста, его сущность, его решающее значение в том, что он говорит о других формах социализма, называя их литературой. Все, что говорится в III главе, служит, без сомнения, для замечательного определения, методом противопоставления и в виде сжатых, но ярких и разящих характеристик, различий, реально существующих между коммунизмом, который ныне принято называть научным (выражение, нередко являющееся, к сожалению, предметом злоупотреблений), иными словами — между коммунизмом, субъектом которого является пролетариат, а орудием — пролетарская революция, и другими формами социализма — реакционными, буржуазными, полубуржуазными, мелкобуржуазными, утопическими и пр. Все эти формы, за исключением одной [7] Я подразумеваю ту форму, которая фигурирует в Манифесте под ироническим названием немецкий, или «истинный», социализм («Истинный социализм» — одно из направлений реакционного мелкобуржуазного социализма, получившее в 40-х годах XIX в. распространение в среде «образованных» людей Германии. Его идеологи — К. Грюн, М. Гесс, Г. Криге и др.— обращались не к пролетариату, а к мелкой буржуазии с ее филантропическими иллюзиями. Отрицая классовую борьбу, проповедуя освобождение человечества посредством «любви», «истинный социализм» «ударился в самую отвратительную беллетристику и любвеобильную болтовню» (Энгельс) ). Этот параграф, непонятный для людей, недостаточно хорошо знакомых с немецкой философией того времени, особенно с некоторыми ее направлениями, отмеченными печатью далеко зашедшего вырождения, был с полным основанием опущен в испанском переводе. , неоднократно появлялись вновь и приобретали новый облик, даже и поныне они продолжают появляться в новом облике в тех странах, где современное пролетарское движение только лишь зарождается. В отношении таких стран и при таких обстоятельствах Манифест выполнял и до сих нор выполняет весьма актуальную функцию орудия критики и литературного бича. Но в тех странах, где эти формы социализма либо уже теоретически и практически изжиты, как это в основном имеет место в Германии и Австрии, либо сохранились только как субъективное мнение немногочисленных сектантов, как во Франции и Англии, не говоря о других странах. Манифест в этом отношении уже сыграл свою роль. В этих странах он лишь регистрирует, как бы для памяти, то, о чем нет больше необходимости думать, так как политическая деятельность пролетариата ужо развивается как нормальный и последовательный процесс.