А. Гаврюшкин - Граф Никита Панин. Из истории русской дипломатии XVIII века.

С возрастом характер Екатерины не становился лучше, в равной мере это относилось и к Панину. Граф, чувствуя, что его положение становится шатким, делался все более недоверчивым и раздражительным. В дополнение ко всему у Панина стала развиваться тяжелая, изнурительная болезнь, отнимавшая много сил и часто приковывавшая его к постели. Никита Иванович и прежде был невысокого мнения о Екатерине, теперь же ее поступки вызывали у него недовольство столь сильное, что он уже не хотел это скрывать.

В мае 1775 года, например, императрица собралась в Троице-Сергиеву лавру и предварительно послала Панину записку. Мол, граф Никита Иванович, "шепни на ухо" прусскому, датскому, испанскому и английскому посланникам, что если хотят сопровождать государыню, то пусть приезжают. А французскому и саксонскому не шепчи, потому что они "тягостные". Панин, описывая этот эпизод Репнину, добавлял: "Как, мой друг, содержать конекцию с другими дворами и как вести дела внешние, когда и в персонах их министров нет соображения с делами".

Недовольство Панина питало сатирическое перо Фонвизина. По мнению некоторых историков, обличающие персонажи его комедий, прежде всего Стародум, были отчасти списаны с Никиты Ивановича. К тому же покровительство графа давало Фонвизину возможность говорить то, на что в иных условиях он бы вряд ли решился.

В апреле 1776 года при дворе произошел очередной кризис. Начался он с трагического события - во время родов скончалась великая княгиня Наталья Алексеевна. Кроме бури чувств оно вызвало еще и немаловажные политические последствия. Со смертью невестки и ее ребенка императрица лишалась наследника престола, которого можно было противопоставить Павлу. Посему Екатерина решила как можно скорее заставить сына вступить во второй брак. Павел очень тяжело переживал смерть жены, но императрица, разбирая бумаги усопшей, выяснила одно деликатное обстоятельство. Оказалось, что покойница была неверна своему супругу, причем в роли искусителя выступал ближайший друг Павла граф Андрей Разумовскии. Этот факт, естественно, был доведен до сведения великого князя.

В литературе, впрочем, высказывалось мнение, что всю эту некрасивую историю выдумала сама Екатерина. В качестве "свидетеля" выступил уже поднаторевший в интригах отец Платон, которого убедили сказать Павлу, будто бы о факте неверности он узнал от самой великой княгини во время исповеди.

Как бы там ни было, Павел действительно быстро утешился и уже через год отправился в Германию за новой невестой. На этот раз императрица выбрала для него Софию Доротею Вюртембергскую, выкупив ее предварительно у наследного принца гессен-дармштадтского, с которым принцесса была помолвлена. Приготовления к свадьбе велись в строгой тайне от Панина, не выходившего в то время из дому после перенесенной операции. Екатерина очень боялась, как бы граф не вмешался и не внушил цесаревичу желания поискать другую спутницу жизни. Императрице нужна была невестка, целиком находящаяся под ее влиянием, то есть политически безопасная. А София Доротея, по словам людей, видевших ее, отличалась скромностью и покладистостью.

Опасения Екатерины были напрасны. Панин и не думал вмешиваться в ее брачные манипуляции, хотя обо всем происходящем был прекрасно осведомлен. Подробно пересказывая дворцовые новости в письмах Репнину, он однажды присовокупил к ним такой комментарий: "В откровенность, сердечный друг, скажу тебе, что по моральному нашему здесь положению нельзя было болезни избрать для моего спокойства удобнейшего времени, ибо сим одним миновали меня все происшедшие наши дворские кризисы".

Павел вернулся в Россию с невестой, и в сентябре 1776 года произошло бракосочетание. Новая великая княгиня была наречена Марией Федоровной. На первых порах отношения в императорской семье складывались вполне благополучно. Мария Федоровна была совершенно равнодушна к политике, трогательно любила мужа и поддерживала с императрицей ровные отношения. Но на каждую бочку меда, должно быть, всегда приготовлена своя ложка дегтя. К величайшей досаде Екатерины, молодая великая княгиня прониклась самыми добрыми чувствами к Никите Ивановичу. Со своим мужем она спорила, кто из них больше любит графа, а самому Панину писала, что кроме Павла он - единственный человек, с которым она может говорить откровенно.

В декабре 1777 года у великокняжеской четы родился сын Александр. Павел ожидал это событие с нетерпением и радостным предвкушением полноты семейного счастья. Он рассуждал о святости отцовских обязанностей и мечтал о том, как будет их исполнять, но вышло иначе. Екатерина приказала забрать ребенка у родителей и заявила, что сама станет заниматься его воспитанием. Это был удар неожиданный, очень тяжелый и совершенно несправедливый. Теперь о каком-либо согласии или взаимопонимании между Екатериной и ее сыном не могло быть и речи. Стоит ли говорить, какие чувства этот поступок должен был вызвать в душе великой княгини.