А. Гаврюшкин - Граф Никита Панин. Из истории русской дипломатии XVIII века.

В чем Панина следует упрекнуть, так это в недостаточно строгом отборе учителей. Среди них были, пожалуй, лишь две незаурядные личности - Семен Андреевич Порошин, учивший цесаревича математике, и отец Платон, преподаватель закона божьего. Порошин вошел в нашу историю как автор замечательных записок, содержащих интереснейший материал о двух годах жизни Павла. Следует, правда, добавить, что, оставив свои записки, Порошин оказал бесценную услугу историкам, но сомнительную - своему ученику.

Очень многие позднейшие исследователи с удивительной легкостью объясняли деятельность и черты характера императора Павла I через поведение Павла-ребенка. Историк Н.К. Шильдер, например, всерьез утверждал: "Того, что завещало нам честное перо Порошина, вполне достаточно, чтобы сказать: перед нашим взором в лице десяти- и одиннадцатилетнего мальчика является законченный образ будущего императора с его привлекательными и дурными особенностями характера..." При таком подходе из записок Порошина извлекали лишь примеры несдержанности, упрямства или капризов Павла, а заодно делали вывод о том, что Екатерина в конфликте со своим сыном была права, ибо цесаревич якобы еще в младенчестве обнаруживал чуть ли не признаки душевной болезни. При непредвзятом чтении Порошина складывается иное впечатление.

Действительно Павел бывал и впечатлительным, и нетерпеливым. Примеров тому у Порошина достаточно. Но много ли на свете найдется десятилетних детей, которые никогда не капризничают? Павел, если исходить из записок Порошина, и вправду был несколько нервным, но в целом вполне нормальным ребенком. Более того, это, несомненно, добрый и умный мальчик, обладающий чувством юмора и, кстати сказать, наделенный незаурядными математическими способностями, что Порошин неоднократно подчеркивает. Откуда же тогда у императора Павла I те неестественные вспыльчивость, резкость, подозрительность, явно чрезмерные для нормального человека? На этот счет высказывалось множество предположений. Одна из версий была в свое время записана со слов очевидца событий князя Лопухина.

Произошло это, когда Павел был еще великим князем, по мнению Шильдера, в 1778 году. Однажды Павел внезапно заболел. Состоявший при нем лейб-медик определил, что цесаревичу был дан яд, и немедленно принял меры. Павла удалось спасти, но с этого времени нервная система его оказалась совершенно расстроенной. Его страшные порывы гнева были не чем иным, как болезненными припадками. В такие минуты император бледнел, черты лица его искажались до неузнаваемости, ему вдавило грудь, он выпрямлялся, закидывал голову назад и начинал задыхаться. Если Павел, придя в себя, вспоминал о том, что говорил или делал во время припадка, то обязательно отменял отданные в это время приказания и старался загладить последствия своего гнева. Правда это или нет, судить наверняка невозможно. Но вернемся к детству великого князя.

Вторым его учителем, достойным упоминания, был отец Платон, архиепископ тверской, позднее митрополит московский. В учителя к цесаревичу он был приглашен по совету Никиты Ивановича. Отец Платон был одной из наиболее ярких фигур своего времени, человеком очень умным, образованным, но своенравным. Панин был высокого мнения о Платоне, хотя однажды высказал опасение, что придворные нравы могут дурно повлиять на святого отца. Так оно, видимо, и произошло. О Платоне рассказывали, что он, благославляя даму, мог заодно преподнести ей розу. Законоучитель наследника престола слыл большим знатоком трудов не только отцов церкви, но и Вольтера, Гельвеция и Руссо.

Непомерная гордыня нередко ставила отца Платона в трудное положение, и он часто конфликтовал с сильными мира сего, в том числе и с коронованными особам. Обыкновенно Платона выручал его необычайный ораторский дар. Современники единодушно признают, что речи отца Платона всегда производили потрясающее впечатление. Сама Екатерина однажды после его проповеди изволила признаться: "Отец Платон делает из нас все, что хочет; хочет он, чтоб мы плакали, мы плачем; хочет, чтоб мы смеялись, мы смеемся".

Остроту ума Платон сохранял до последних лет жизни. В 1796 году с ним произошел такой случай. По восшествии на престол Павел стал награждать духовных особ орденами. Платон осудил это новшество. Император рассердился и, отправляясь на коронацию в первопрестольную, решил досадить Платону. Он заявил, что будет помазан на царство в московском кафедральном соборе, но петербургским митрополитом. Платон к тому времени был уже совсем дряхл и, казалось, готовился отойти в мир иной. Узнав, однако, о приезде Павла, он приказал отвезти себя в Петровский дворец.