Екатерина Глаголева: Повседневная жизнь королевских мушкетеров

Не вдаваясь в географические подробности, скажем, что Гасконь расположена между Пиренеями и Гаронной, между Беарном и Сентонжем, между горами и равниной. У всех протекающих там рек и речушек один берег высокий, обрывистый, а другой – пологий. Исходив вдоль и поперек свою родину, гасконцы приобрели стальные икры и были неутомимыми путниками, что являлось важным обстоятельством в те времена, когда исход сражений решала пехота. Плодородной гасконскую землю не назовешь; чтобы жить, нужно было отправляться на чужбину и пробиваться там любой ценой, используя хитрость, дипломатию, а чаще шпагу; приспосабливаться к любой среде. История и природа сделали гасконцев воинственными и практичными, жаждущими славы. Если нужно преодолеть трудности или завоевать чью-то симпатию – гасконец в своей стихии. Вынужденный рассчитывать только на себя, он проявляет смекалку и упорство и в конце концов добивается своего. Впрочем, гасконец всегда мог опереться на плечо земляка: взаимовыручка была одним из правил поведения, узаконенных в XIV веке, а на самом деле восходящих к седой древности; его точно сформулировал Александр Дюма: «Один за всех, и все за одного!»

Папа Павел III называл гасконцев орудием, посланным Богом для ведения войны. Французы считали Гасконь кузницей солдат, питомником армий, поставляющим цвет дворянства шпаги, отборных воинов. Уже со второй половины XIII века в любом полку, собиравшемся во Франции, было несколько рот, целиком состоявших из гасконцев. Бывало, что к настоящим гасконцам пристраивались ложные, старательно имитировавшие их акцент, чтобы погреться в лучах озарявшей это племя военной славы. В XVI веке боевым кличем французской армии был: «Беарн и Гасконь!» «Вся наша история полна их подвигов и свершений, я не могу назвать ни одной стычки, драки или сражения, осады, штурма, обороны или взятия города, при которых не отличились бы гасконцы», – писал в 1643 году Франсуа де Пави, барон де Фуркево, в «Жизнеописании величайших французских военачальников». Полтора века спустя Наполеон воскликнул: «Дайте мне армию из настоящих гасконцев, и я пройду через сто лье сплошного огня!»

Роль Гаскони как поставщика солдат и военачальников была обусловлена и особенностями местного законодательства. Приобретя земельные владения, разбогатевший торговец или мастеровой присовокуплял к своему имени название поместья с дворянской частицей «де» и переходил в высший общественный класс, предоставляя своим детям прославить это новое имя, дабы ни у кого не возникло сомнения в справедливости их притязаний на дворянство. Во избежание дробления земельных наделов все имущество семьи отец должен был передать одному из детей, которому не приходилось делиться со своими братьями и сестрами. Своим наследником родители делали того, кто, как им казалось, больше способен к управлению имением; это необязательно был старший сын, как в других провинциях, унаследовать все могла даже младшая дочь. Этим Гасконь тоже отличалась от остальной Франции (исключая Бургундию), где главенствовал салический закон, утверждающий права мужчины в ущерб женщине. Остальным детям приходилось покинуть родительский дом и искать счастья на стороне, унаследовав лишь горячую кровь своих предков.

Чтобы пробиться наверх, путь был один: в Париж, а оттуда, под грохот выстрелов и барабанный бой, – в Италию, Испанию, Германию, Голландию, чтобы, если повезет, вернуться к себе в Беарн богатым и знатным, доживать остаток жизни помещиком или губернатором, а если не повезет – остаться лежать где-нибудь под Нердлингеном или Маастрихтом, завещав новоприобретенный титул детям, которых, возможно, и не видел. В результате гасконцы не только вписали имя своей родины в военную историю Франции, но и оказали влияние на французский язык: слово «кадет» (cadet), означающее младшего сына, происходит от гасконского «capdet» – «капитан», «военачальник».

С легкой руки беарнца Генриха IV гасконцы начали активное проникновение в политику и высшее военное командование. Не было такого гасконского кадета, который не мечтал бы стать маршалом, благо за примерами далеко ходить не приходилось. В XVII веке они уже были повсюду, образовав настоящую «мафию». Во французской гвардии были целые роты, составленные сплошь из гасконских кадетов; немало их облачилось и в голубые плащи королевских мушкетеров – элитного подразделения, капитаном которого считался сам король.

Франция, молодое (в политическом плане) государство, укрепляла свои позиции с помощью молодежи: Людовик XIII умер, не дожив до сорока трех лет; его сын Людовик Богоданный провозгласил себя «своим собственным главным министром», когда ему было двадцать три года; будущий военный министр Лувуа получил должность государственного секретаря четырнадцати лет от роду. Мушкетеры, врывавшиеся со шпагами в руках во вражеские равелины, вселяли ужас во врага еще и тем, что были порой безусыми юнцами – семнадцати-двадцати лет. Самых отчаянных храбрецов награждали крестом Людовика Святого; среди кавалеров этого ордена был Этьен дез Эшероль, ставший солдатом в девять лет, а в двенадцать попавший в плен из-за ранения саблей в лицо; впоследствии он был ранен еще семь раз, стал полковником кавалерии и получил жалованное дворянство. Рядом с молодыми находились ветераны, сохранившие юношеский задор: юных мушкетеров вел в бой под Маастрихтом шестидесятитрехлетний д'Артаньян, а маршал де Виллар в последний раз скакал в конную атаку в восемьдесят один год.