Маремьяна Голубкова - Мать Печора (Трилогия)

- Вот и опять врешь! - рассердился Матвей и даже руку Ивана отвел в сторону. - Недаром тебя люди Брехом прозвали. Ты дело-то говори. Поля вспаханы?

- Вспаханы.

- Засеяны?

- Засеяны.

- Зеленя зазеленели?

- Что твой луг.

- Чего же ты брешешь: "Все по-старому"! К сенокосу готовятся?

- Вовсю... Раньше прошлогоднего сенокос начинать норовят в колхозе... Студенты наши на каникулы прилетели и тоже помогают во всем.

- Как же у тебя язык повернулся сказать: "Все по-старому"? - не успокаивается Матвей. - Вон опять же наука к нам приехала, - показывает он на Красильщиков а. - Как она, ваша наука-то, называется да чем занимается? - спрашивает Матвей.

- Фольклористика, - отвечает Красильщиков. - Изучает она фольклор, то есть народное творчество.

- Вот это наука! - обрадовался Матвей. - В море пена так не кипит, как у нас работа. Уголка такого неосталось, где бы творчество не шло. И что же, - спрашивает он опять гостя, - хорошо наука идет? Успевает?

- Видите ли, - замялся Красильщиков, - вы меня не совсем точно поняли: я говорю о другом творчестве, о поэзии.

- О песнях?

- Да, и о песнях, которые народ сложил, и о сказках, и о былинах, и о пословицах и поговорках, и о плачах...

- А о плачах-то к чему? - удивляется Матвей. Нам, признаться, плакать-то еще до революции понадоело. Пора бы вроде и позабыть их: слезы-то у людей подсохли...

- Нет, это очень интересно, - спорит Красильщиков. - Сколько в этих плачах поэзии, красоты!

- Насчет поэзии не знаю, а насчет красоты могу с вами спорить: нету ее в плачах, - не соглашается Матвей.

- Ну, значит, у вас уж ухо так устроено, что оно красоты не слышит, развел руками Красильщиков.

Потом он достал из сумки толстую тетрадь, быстренько перебрал страницы и нашел то, что искал.

- Вот вы послушайте, - говорит он всем нам, - и скажите, кто из нас прав, я или товарищ бригадир. - И нараспев причитает:

Как падет-то на ум, на разум

Мое горькое гореванье,

Расколышет мне мысли-думы

Про великое бедованье,

По рабам я да по холопам,

По кулацким да долгим срокам,

По большим я да переездам,

По великим да переходам...

По чужим-то людям, злосчастна,

Под грозой ли да непомерной,

Я жила, будто свечка таяла,

Не от жарка огня палючего,

Не от теплого красна солнышка

Я от горя да от печали,

От тоски ли да от кручины,

От великого безвременья...**

У девушек покраснели глаза. Анна Егоровна вздыхала. Мужики насупились. А Матвей с первых же слов стал вслушиваться да вглядываться, будто старого знакомого увидел, и как только Красильщиков смолк, глаза в него, как буравчики, ввинтил.

- Ты что же это, - спрашивает, - у моей Фелицаты выпытал?

Тот сначала не понял, о чем говорит Матвей. Потом перевернул страничку и показывает:

- Да, здесь точно сказано: "Записано у Фелицаты Макарьевны Перегудовой, шестидесяти двух лет, жительницы села Светлозерье".

- А сказано у тебя, что она этот плач сорок пять лет не плакивала? допытывается Матвей. - Я и то однажды только, на своей свадьбе, слышал...

- Ну, рассудите, - не отступается от нас Красильщиков, - есть тут поэзия?

- Мастерливо сложено, - соглашается Трифон Окулович.

- Горько жилось - сладко плакалось, - рассудила Анна Егоровна.

- Вот-вот! - ухватился Матвей. - Горько жилось! Вот какой ценой людям доставалась старопрежняя красота. Да пропади она пропадом, завей песком, занеси снежком такую красоту! Красота без счастья не живет, без него она мертвая!

- А вы что, девушки, молчите? - не унимается Красильщиков. - Частушки свои вы поете, а вот так красиво вам не сказать.

- И не надо нам этой красоты, - отвечает Паня.

- Верно Матвей говорит: дороговата она, - смеется Параня.

- По-моему, частушки-то красивей, - вступилась Оленька, - зря вы их обижаете.

- Не тот век, - отрезала Верочка.

- Поэзия во все века живет! - спорит фольклорист. - Вон у вас в Светлозерье одна старушка заговоры знает - полсотни заклятий, и каждое полно поэзии! А ведь они не в другом веке, а может, в другом тысячелетии зародились!..

- Это, верно, - подтверждает Иван, - он у бабки Мерекши все беспрогонные молитвы записал...

- Или возьмите Ивана Егоровича Дрыгалова, - показывает Красильщиков на Ивана. - Я две недели записывал у него сказки. Он знает их больше ста пятидесяти. Это же полная сокровищница народной поэзии.

- А нам они что-то прискучили, - говорит Миша.

- Сам говорит, сам слушает, - подтверждает Николай Богданов.

- А сколько он знает былин! - расхваливает фольклорист Ивана. Сколько пословиц и поговорок!