Джон Мэн - Чингисхан

Монголы предпочитают всем другим машинам российский, вернее, украинский «УАЗ». Это рабочая лошадь для тех, у кого нет лошади. У него и передние, и задние колеса ведущие. Рулевого усиления нет и в помине, так что сидеть за рулем «УАЗа» — это все равно, что ворочать волом. Но водитель, звали его Хишиг, веселый парень со следами сильных ожогов на шее и руках, правил машиной как бог, смело бросаясь в непролазную грязь, форсируя реки, взбираясь на крутые берега, на ровном месте выжимая из автомобиля сумасшедшую скорость.

Выехав из столицы Монголии Улан-Батора, мы полдня двигались на юг вдоль Керулена, объезжая холмы, образующие подступы к массиву Хентей. Стоял конец июня, лучшее время года, когда лошади сильные и гладкие, а сурки лопаются от жира. Лучше всего было ехать и ехать не останавливаясь. Если мы притормаживали и выходили из машины, тотчас же под ногами раздавался неимоверный стрекот кузнечиков, и на нас набрасывались полчища мух. Мы предпочитали быть все время в движении. Гойо [1] По традиции монголы имеют одно имя, состоящее обычно из двух частей, укороченное имя сохраняет первую. В наше время монголы-интеллигенты пользуются чем-то вроде русского отчества, который в английском ставят на второе место, а в монгольском, наоборот, на первое. Таким образом, Гойо, привыкший к английскому варианту, был Гойоцецег Раднаабазар, Баатар был Дорджин Баатарцогт, а наш шофер — Хишингням. (Прим. авт.) , выпускница филологического факультета, переводчица с английского, девушка с негромким голосом, коренастая, плотная, как монгольская лошадка, рассказывала, как ей хочется поехать на учебу за границу, а Баатар, директор музея, мужчина среднего возраста, с лицом эльфа и в солидных очках, все время приятным высоким тенором напевал народные мелодии. Он из бурят, народности, родственной монголам, вдоль и поперек исходил всю Северную Монголию и влюблен в песни своего народа.

Аврага оказалась сразу двумя местами. Первое — живой сегодняшний город, горстка деревянных домов, свидетельство переходного характера территории, что объясняет типично сибирскую жилищную архитектуру. Дома свободно разбросаны по округе и держатся вместе в этом мире травы, притягиваемые друг к другу, наверное, собственным тяготением. В сущности, город обязан своим существованием соседству с озером, богатым лечебными грязями, куда в летние месяцы приезжают люди, чтобы покупаться и намазаться сернистыми грязями. Об озере знает не очень много народу, преимущественно те, кто готов пуститься в такого рода путешествия, но место это действительно чудесное, на озере широкие песчаные пляжи, похожие на лужайки берега, где приятно загорать и где построены загоны для скота и лошадей. Наша база располагалась неподалеку — туристский лагерь, десяток круглых монгольских юрт (гээров).

Вторая Аврага, цель нашей поездки, лежит в степи километрах в десяти к югу. В старой столице смотреть нечего, но место говорит само за себя. Прямо под невысокими холма ми, раскопанными участниками проекта Триречья, расположена квадратная, окруженная белой стенкой площадка метров двести в ширину, похожая на огромный плац для парадов. Девять юрт и с полдесятка торчащих в разных концах площадки памятников охраняются двумя статуями солдат с копьями, кривыми мечами и круглыми щитами, в конических шлемах и высоких сапогах. Но настоящая охрана стояла у входа. «Добро пожаловать в дворец Чингиса, — гласил плакат на монгольском и английском языках. — Это почитаемое место. Здесь вы можете пообщаться с древней монгольской историей и культурой. Пожалуйста, заплатите в кассу». Это было частное предприятие, которое жалко напоминало многие «мемориальные места» на Западе. Никаких подлинных памятников там не было и в помине, ничто не говорило о том, что здесь когда-то стоял дворец. В девяти юртах — девяти, так как по традиции число девять имеет особое значение — висели портреты Чингиса и его цариц, копии оружия и штандарты с хвостами яков. В каждой юрте можно было помолиться перед святынями, освещенными коротки ми, по старинной буддийской традиции увитыми лентами синего шелка, свечами из коровьего масла.

Вот и все, что было сделано в 750-летний юбилей «Тайной истории» , что официально отмечалось в 1990 году. «Как гласит последняя фраза «Тайной истории», — пояснил нам местный гид, — книгу закончили в 1240 году». Но, минуточку, у меня записано, что это произошло в 1228 году. Эта разница, по поводу которой поломано много ученых копий, объясняется имеющейся в «Тайной истории» ссылкой на год Крысы, первый в двенадцатилетнем цикле животных, который монголы переняли у китайцев. Отсюда и двенадцать лет разницы. Но какой год мог быть на самом деле? Один из этих двух — или какой-то более поздний год Крысы? Доказательства строятся на том, что в «Тайной истории» рассказывается о правлении Угедэя, но ни слова не говорится о его смерти в 1241 году. Таким образом, если верить тексту, он мог быть написан только в 1240 году.