Юзеф Мацкевич - Катынь

Один польский солдат, в эмиграции, предпочитающий не называть свою фамилию, рассказывает:

Мой отец, старший постовой польской полиции в Здолбунове, был арестован советскими властями и отправлен в лагерь в Осташкове. Оттуда он постоянно писал письма.

13 апреля 1940 г. вся наша семья, т. е. мать, сестра и я, была вывезена из Здолбунова в Казахстан. Оттуда мы пытались связаться с отцом, но безуспешно. Ни на одно из писем мы не получили ответа. Обеспокоенные этим, мы обратились к местным властям, потом центральным, в НКВД, в прокуратуру и т. д. с просьбой выяснить местонахождение нашего отца. Одно из заявлений я направил лично Сталину. Ответа не было. Когда я потерял уже всякую надежду, весной 1941 года пришла бумага от районного прокурора в Осташкове, следующего содержания:

«Лагерь, в котором находился ваш отец, ликвидирован весной 1940 г. Нынешнее местонахождение вашего отца неизвестно».

«Мы сделали большую ошибку». — Советские политические планы.

Проходят летние месяцы 1940 года. Военные события до такой степени поглощают внимание всего мира, что никому не пришло бы в голову интересоваться судьбой 15 тысяч польских военнопленных, даже если бы факт их таинственного исчезновения из советских тюремных списков стал широко известен в демократических государствах. — Пропали? — Найдутся! — Не могут же 15 тысяч человек в мундирах чужого государства, интернированные на территории СССР, зарегистрированные, снабжаемые продовольствием, переписывающиеся с семьями, провалиться сквозь землю! Вне всяких сомнений, именно таково было бы мнение военных экспертов на Западе, если бы им пришлось высказаться на эту тему. Тем временем война с Гитлером принимала тревожный оборот.

По-прежнему никто ничего не знает о пропавших без вести. Ни товарищи по несчастью, переведенные в другие лагеря, ни семьи на родине, ни польское правительство в эмиграции. Никакого следа, ни малейшего указания, которое могло бы разъяснить тайну.

И вот неожиданный случай с той стороны, откуда его меньше всего ждали, а именно из самых высоких советских правительственных кругов, проливает свет и одновременно подтверждает наиболее мрачные и страшные домыслы. Произошло это следующим образом.

В 1939 году Красная армия, идя на помощь немецким войскам, оккупировала восточную Польшу, в том числе Вильно. В Вильно, как и в других городах, были расклеены афиши, в которых всех польских офицеров, кадровых и запаса, призывали пройти добровольную регистрацию. В городе находился в то время полковник польской армии Берлинг. Впоследствии фамилия эта станет известной, но по другим причинам. Тогда он был лишь офицером, занимавшим второстепенный пост в армии. Берлинг никогда не был выдающимся человеком, но был очень честолюбив. Кроме того, у него были некоторые причины с горечью относиться к своему прошлому. Незадолго до войны против него возбудили в военном суде весьма щепетильное дело по вопросу чести. Дело касалось его поступка по отношению к своей жене — поступка несовместимого со званием офицера. Этот скандал вышел за пределы четырех стен его частной квартиры. Был вынесен неблагоприятный для полковника приговор, что побудило его жаловаться во всеуслышанье на «отношения, царящие в офицерской среде».

Во время войны он оказался случайно в Вильно. В военных действиях против немцев участия не принимал. Прочитав расклеенные на стенах объявления советских властей, он зарегистрировался и, конечно, вместо ожидаемого возвращения домой был тут же арестован, как и другие польские офицеры, и вывезен в глубь СССР.

По сей день не совсем ясно, чем руководилась советская власть, выделяя из разных лагерей военнопленных «специальные группы». Для каких будущих целей предназначался контингент из нескольких сот человек, собранных в лагере в Грязовце? Можно лишь предположить, что на основе доносов, слежки и оказавшегося не слишком удачным (с советской точки зрения) отбора, произведенного энкаведистами, которым был поручен надзор за «контрреволюционными массами» польских военнопленных, намечалось вычленить некие кадры пригодные для использования в будущих политических планах советского правительства в отношении Польши. В каких планах? Первые разговоры с «избранными» были довольно туманны. Но со временем эти разговоры становятся ясней, только не по отношению ко всем, а к одним лишь «избранным среди избранных».