Владимир Брюханов - Заговор графа Милорадовича

Именно как реакция на это письмо в руководящем ядре «Союза спасения» вроде бы всерьез возникло намерение к цареубийству. Решили даже бросить жребий — кого принести в жертву, но тут Якушкин принял почин на себя. Все советские историки тщательно обходили мотивацию этого героического стремления (в лучшем случае упоминался только общеизвестный факт, что Якушкин пребывал в тот момент в слишком возбужденном состоянии, вызванном его личными романтическими проблемами), а ведь она весьма прозрачна. Якушкин, только что вышедший в отставку двадцатичетырехлетний гвардейский капитан, был смоленским помещиком и, следовательно, мог стать жертвой предполагаемой реформы, если бы ее действительно стали проводить.

Ближайшие соратники Якушкина — М.А.Фонвизин и С.И.Муравьев-Апостол — сначала поддержали его, а затем, немного поразмыслив, принялись отговаривать. Муравьев-Апостол составил даже письменное возражение, обоснованно заявив, что тайное общество в сложившихся условиях никак не сможет воспользоваться удачным результатом покушения. Срочно вызванный ими в Москву Трубецкой ничем не мог обосновать справедливость распущенного им слуха. Якушкин обиделся и на пару лет отошел от заговорщицкой деятельности.

Сами же лидеры Тайного общества, обеспокоенные проникновением слуха о намерении цареубийства в публику, совершили классический масонский трюк: объявили Общество распущенным и создали новое — «Союз благоденствия», куда собрали наиболее надежных из прежних заговорщиков. Этому акту предшествовало чрезвычайно важное событие.

15/27 марта 1818 года в знаменитой Варшавской речи царь обещал России конституцию и притом позволил себе прямо высказаться против крепостного права.

Сразу после Варшавской речи царь отдал указания подготовить детальную проработку этого вопроса своим ближайшим помощникам — фактическому главе правительства графу А.А.Аракчееву и будущему министру финансов Е.Ф.Канкрину. Оба последних не были энтузиастами крестьянской эмансипации, но добросовестно справились с поставленной задачей.

Аракчеев посчитал необходимым государственное посредничество для проведения выкупа. По его плану помещики освобождались бы от долгов казне и сохраняли значительную часть земельной собственности, а крестьяне приобретали свободу и получали нищенский земельный надел — по две десятины на семейство, за который были бы обязаны погашать прежние долги помещиков государству. Почти так и осуществилось через полвека — после 1861 года!

Канкрин же сделал упор на продолжительности и постепенности выкупной операции — это тоже в известной степени предвосхитило ход крестьянской реформы Александра II.

Слух о поручении, данном Аракчееву, стимулировал публикацию и иных проектов раскрепощения (А.Ф.Малиновский, Н.В.Зубов и др.); о некоторых нам еще придется упомянуть — в достаточно странном контексте.

Одновременно прежнему соратнику царя Н.Н.Новосильцеву было поручено составить проект российской конституции. Текст «Уставной грамоты» Новосильцева (соавторами были П.А.Вяземский и француз Дешамп) получил в последующие годы значительное распространение.

Николай I, которому террористические замыслы Якушкина стали известны только в 1826 году, высказал предположение, что угнетенное состояние духа Александра, наблюдавшееся не одним Николаем, было следствием сведений об этом, дошедших до царя, заезжавшего после Варшавы в Москву в 1818 году. Согласимся, что это вполне возможно, но укажем, что поводы радоваться у царя должны были исчезать по мере того, как до него доходила реакция на Варшавскую речь и на его последующие выступления.

С.П.Трубецкой писал: из Варшавы государь « выехал не прямо в Москву, но чрез западные губернии и Малороссию. Кажется, что цель этой поездки была приготовить мысли жителей этих губерний к свободе крестьян. /…/ В речи своей к малороссийским дворянам государь объявил о своем намерении, но в сердцах их не нашел сочувствия. Сопротивление изъявилось в ответных речах губернского предводителя полтавского Широкова и черниговского. Это кажется поколебало твердость государя, ибо в Москве он удержался от выражения своей мысли касательно этого предмета. /…/ он хотел от дворянства единственно повиновения своей воле, а не содействия ».

Варшавская речь озадачила даже наиболее деятельных из соратников Александра: А.П.Ермолов, А.А.Закревский, П.Д.Киселев, И.Ф.Паскевич, Ф.В.Растопчин единодушно высказывались против.