Владимир Брюханов - Заговор графа Милорадовича

В тридцатые-сороковые годы ХIХ века, когда в России в самом разгаре бушевала пропагандистская кампания против аморальности западных буржуазных порядков и западной буржуазии (подробнее об этом ниже), в российских деревнях ютились уже далеко не первые поколения собственных капиталистов, обладавших, нередко, весьма обширными средствами. Да что об этом говорить, если бедный и богатый крестьянин — такие же древние персонажи русских народных сказок, как царь, поп или купец!.. А Владимир Ильич лишь в своем знаменитом труде «Развитие капитализма в России» совершил великое открытие, статистически выявив классовое расслоение деревни, за что еще и подвергся критике со стороны ортодоксов-народников, не поверивших ему! Ох уж эта Россия, все-то в ней запаздывает не меньше, чем на век!..

В российских условиях, когда по традиции, сложившейся еще до ХVIII века, подавляющее большинство хозяев занималось зерновым производством, зависимость цен от урожаев носила пародоксальный характер (как и при любом другом практически однопродуктовом рынке): чем выше урожай — тем ниже цены. Значит, высокий урожай не был гарантом процветания. В свою очередь, низкий урожай угрожал голодом, давал недостаточный объем товарной массы и тем самым тоже ограничивал доходы, а потому также не был желательным явлением.

Непрогнозируемость ситуации усугублялась погодными колебаниями в разных регионах необъятной России, а позже — и колебаниями цен на мировом рынке. На практике это чуть ли ни превращалось в приятную для очень немногих игру в «русскую рулетку» — выигрыш в весьма малой степени зависел от играющего, а проигрыш грозил неисчислимыми бедствиями.

Еще в 1769 году известный идеолог (и один из основателей русского театра и русской драматургии) А.П.Сумароков обратил внимание общественности на вред свободной конкуренции и свободного ценообразования. В дискуссии начала XIX века о дороговизне сельских продуктов активным пропагандистом антикапитализма стал М.Швитков.

Позднее подобное отношение к рынку становилось все более распостраненным. Вот как писал, например, в 1841 году известный агроном и публицист Ф.Унгерн-Штернберг: « Напрасно стали бы заключать, глядя на гумна, заваленные хлебом, пожираемые временем и мышами, что наше сельское хозяйство цветет. Хлеба, точно, много; но это изобилие достигло крайности, и происходящая от этого малоценность главного произведения хозяйства до того доходит, что крестьянин, владеющий шестью десятинами казенной земли, с трудом только уплачивает казенную подать, ничтожную в сравнении с податью, взимаемую в других государствах, и притом сам имеет такое содержание, которого и самые пламенные патриоты не могут не находить дурным. /…/

Только производство хлебных растений составляет цель нашего хозяйства; у нас владельцы стараются обширными посевами вознаградить оскудение земель и плохую обработку, и, правду сказать, достигают желаемого большого количества хлеба. Он падает в цене до невероятности, при всеобщем производстве, между тем как ценность земель, при усилении народонаселения, быстро возрастает. Однако, несмотря на огромное количество наших сельских произведений, хозяева ничуть не богатеют, потому что не в состоянии сбывать произведений по ценам, которые вознаграждали бы издержки производства. Невольно пожелаешь неурожая соседям, как единственному способу увеличить доход, хотя и знаешь, что и им не с чего было сколотить капиталов на покупку, когда в самые урожайные годы выручается, при низких ценах, не более необходимого содержания ».

Медленно, но верно, еще до того, как Маркс и Энгельс узрели призрак коммунизма в Европе (к счастью для последней, в ней он так и не смог прочно материализоваться), этот призрак отправился бродить по российским полям. Стремление к плановому хозяйству, избавляющему от рыночных превратностей, стало уже осознанным у многих помещиков. Тяга к коммунизму диктовалась и иными мотивами.

Ко всем прочим неприятностям происходило и быстрое обнищание самих помещичьих семей по все той же демографической причине. Размножались не только крестьяне, но и их владельцы.

Численность дворян с указанных 64,5 тысяч в 1737 году поднялась до 900 тысяч к 1858 году; к этому последнему моменту дворяне составляли около 1,5 % всего населения страны. Все это время продолжалась и имущественная дифференциация дворян.

Петр I, надо отдать ему должное, грамотно оценил такую перспективу, и попытался, по примеру англичан, ввести в 1714 году единонаследие в России.