Владимир Брюханов - Заговор графа Милорадовича

Несомненно, что поступок Ростовцева подробно разбирался в среде сосланных декабристов, и, опять же, ни при жизни Ростовцева, ни позже, когда было опубликовано большинство мемуаров, не возникло ни слова осуждения в его адрес у пересказчиков данного эпизода Н.А.Бестужева, М.А.Фонвизина, А.Е.Розена, В.И.Штейнгеля и Н.В.Басаргина.

Рылеев и Оболенский, как известно — самые видные руководители заговора в столице в декабре 1825 года, наряду с Трубецким. Считается, что накануне декабря 1825 года их связывали с двадцатидвухлетним Ростовцевым очень теплые отношения. Рылеев (ему исполнилось тридцать) был заметно старше, и был чрезвычайно уважаем Ростовцевым. Оболенский, которому исполнилось двадцать девять, был ближайшим партнером и товарищем Ростовцева непосредственно по службе — оба были адъютантами Бистрома (Оболенский — старшим адъютантом).

Интересен и важен факт дружбы Ростовцева с Оболенским, вернувшимся из Сибири, уже в 1856–1860 гг., когда Ростовцев стал виднейшим деятелем по подготовке реформы 19 февраля 1861 года. Разумеется, историки трактовали этот несколько экстравагантный пассаж как проявление благородным Оболенским снисходительности и милосердия по отношению к оступившемуся товарищу.

Но если руководители заговора могли остановить Ростовцева и не сделали этого — тогда они или сумасшедшие (тогда всю историю 14 декабря нужно помещать в раздел психопатологии!), или миссия Ростовцева была не столь простой. Слишком театрально выглядит и трактовка эпизода, рассказанного Штейнгелем о реакции Рылеева на исход этой миссии.

Главное же — это сохранившееся послание Ростовцева к Николаю и воспоминания обоих об исторической встрече, записанные собственноручно или сообщенные М.А.Корфу.

Послание Ростовцева к Николаю Павловичу, составленное в предельно почтительных и вежливых выражениях, является по существу угрожающим ультиматумом.

Ростовцев заявляет о чрезвычайной обширности заговора: « Государственный Совет, Сенат и, может быть, гвардия будут за Вас , военные поселения и Отдельный Кавказский корпус решительно будут против. Об двух армиях ничего сказать не умею » — расклад сил, заметим, весьма далекий от того, который должен был реально учитываться в среде декабристов: это — явная попытка введения в заблуждение. Следствием такого воображаемого соотношения сил должна была стать, естественно, гражданская война, которая, как опасался Ростовцев, могла привести к пагубнейшим последствиям, в том числе: « Пользуясь междоусобиями, Грузия, Бессарабия, Финляндия, Польша, может быть и Литва, от нас отделятся; Европа вычеркнет раздираемую Россию из списка держав своих и сделает ее державой азиатской и незаслуженные проклятия, вместо должных благословений, будут Вашим уделом » — совершенно ужасные перспективы с учетом современной истории!

Советы, а по существу — требования, адресованные к Николаю, весьма красноречивы: « В народе и войске распространился уже слух, что Константин Павлович отказывается от престола. Следуя редко доброму влечению Вашего сердца, излишне доверяя льстецам и наушникам Вашим , Вы весьма многих противу себя раздражили. Для Вашей собственной славы погодите царствовать.

/…/ дерзаю умолять Вас /…/ — преклоните Константина Павловича принять корону! Не пересылайтесь с ним курьерами; это длит пагубное для Вас междуцарствие и может выискаться дерзкий мятежник, который воспользуется брожением умов и общим недоумением. Нет, поезжайте сами в Варшаву, или пусть он приедет в Петербург; излейте ему, как брату, мысли и чувства свои ; ежели он согласится быть императором — слава Богу! Ежели же нет, то пусть всенародно, на площади, провозгласит Вас своим государем ».

Получив пакет якобы от генерала Бистрома (с письменным извинением внутри, что письмо от самого Ростовцева), Николай, прочитав, пригласил автора в кабинет. Произошел обмен мнениями, в результате чего Николай убедился, что действительно имеет место настоящий заговор, а не мистификация. Заодно Николай поинтересовался, в курсе ли Бистром в отношении акции, совершаемой его адъютантом (характерный ход мыслей Николая!), и получил уверение, что генерал совершенно не имеет отношения к делу. Заикаинье, естественно, не способствовало продолжительности и обширности переговоров.