Зардушт Ализаде - Конец второй республики

Очень скоро мне предстояло узнать, для чего формировался этот отряд охраны.

И еще одной, третьей неформальной группой была служба подслушивания, которую организовал некий Орудж, работавший в Министерстве связи. Фронтистам, работавшим в этом министерстве, удалось наладить подслушивание высокопоставленных партийно-государственных деятелей Азербайджана, и тех деятелей из руководства НФА, которые осмеливались идти против курса «Большого бея». Несколько раз во время заседаний Правления Этибар Мамедов со скрытой угрозой предупреждал меня, что раскроет наши разговоры народу, на что я спокойно отвечал: «Ради бога. Я отвечаю за каждое свое слово».

7-го октября Фронту предоставили помещение, которое народ сразу назвал «штабом». Помещение было небольшое, угол двухэтажного здания рядом с синагогой, переделанной под «Театр песни имени Рашида Бейбутова». На втором этаже были комнаты Правления и Председателя. Сразу же у входа появились люди из «отряда охраны». В первый же день, придя в штаб-квартиру НФА, я увидел, как некий молодец грубо отталкивает интеллигентного вида мужчину. Я отозвал его в сторону. Выяснилось, что это преподаватель института иностранных языков, кандидат наук, и у него свои идеи о политике, которую должна проводить республика, для разъяснения чего он пришел в НФА.

— Что за идеи, я с удовольствием выслушаю вас — предложил я.

— Я воздержусь. Примите мои заверения в уважении к вам лично, но то, что я здесь увидел, убеждает меня в бесполезности попыток найти здесь подходящую почву для обсуждения и реализации моих идей.

Меня будто ударили. Всегда я представлял Фронт как источник идей демократии, трибуну для дискуссий, поиска истины и блага для народа. Теперь вот, молодой и симпатичный человек, ученый, вежливо, но без обиняков говорит, что он не видит Фронт как место для дискуссий. Что мне оставалось делать? Я просто опустил голову и попрощался. Но решил ускорить созыв съезда. Охлос, быдло, «матросы» правили бал в НФА, и мои попытки как-то навести порядок попросту игнорировались Правлением, всецело поглощенным переговорами с ЦК и организацией митингов.

14-го Октября меня и Лейлу Юнусову пригласили на учредительную конференцию Октябрьского районного отделения НФА. Кураторами этого районного отделения были Рагим Газиев и Беджан Фарзалиев. Октябрьский район они почему-то назвали Измирским. Я это отнес за счет наивного, с легкой руки Абульфаза Алиева, поклонения всему турецкому, Конференция проходила в здании Государственного драматического театра. Зал был украшен огромным трехцветным флагом Азербайджанской Демократической Республики 1918–1920 г.г. Нас усадили в боковой ложе, и начались выступления делегатов.

Уровень выступлений внушал ужас. Что такое реальность, забыло большинство. Попросил слова художественный руководитель театра Гасанага Турабов. Он сказал, что в театр пришла группа активистов НФА и потребовала прекратить репетиции пьесы гениального азербайджанского поэта и драматурга Гусейна Джавида «Иблис» (Сатана). Причина — в пьесе недостает уважения к Аллаху и исламской религии. Худрук театра попросил фронтистов не вмешиваться в творческий процесс. Внятного ответа он не получил, и сошел с трибуны опечаленный. На трибуне появился молодой человек, студент Азербайджанского Государственного Университета. Заклеймив советскую систему образования, обвинив ее в воспитании манкуртов, он обозвал всех выпускников советских вузов Азербайджана «ослами». Зал взорвался смехом и аплодисментами. Топтание прошлого вызывало искреннее удовольствие. Затем выступил лидер опорной группы издательства «Азербайджан». Он рассказал героическую сагу о том, как, рискуя быть арестованными и выгнанными с работы, фронтисты их опорной группы не допустили печатания армянской версии органа ЦК КПА «Коммунист». Зал неистово аплодировал. Ущемленная гордость получала удовлетворение. Я воочию видел реализацию теории сублимации.

Из всех выступлений мне как дельное запомнилось всего лишь одно. Молодой человек просто рассказал, как из республики вывозятся предметы старины, антиквариат, художественные ценности. Картина была удручающей: точно так все колонизаторы грабили колонии, не считаясь с интересами порабощенных народов, необходимостью сохранения материального наследия прошлого. Пунктом назначения вывозимого была Москва.

Этот поток патриотических речей мог продолжаться сколь угодно долго. Когда я попросил слово, Рагим бей предупредил, что конференция в страшном цейтноте, и я могу говорить не более десяти минут, хотя до меня без всякого регламента выступал Панах Гусейнов. Я поздравил фронтистов с учреждением районной организации и напомнил о принципах равноправия и гуманизма, заложенных в Программе. «Там, в Программе, есть хоть одно слово, унижающее достоинство какой-либо нации? — вопрошал я, — Простая логика доказывает, что Азербайджану выгодно действовать в русле закона. Из Армении депортированы все азербайджанцы, но в Ереване печатают партийную газету на азербайджанском и рассылают их в Москву и во все библиотеки СССР. Смотрите, мол, у нас с национальным вопросом все в порядке. У нас же живут более двухсот тысяч армян, наших граждан, а опорная группа НФА в издательстве лишает нашу республику возможности обращаться к ним на их родном языке. Я вас спрашиваю: это выгодно Азербайджану? Молодой человек из университета назвал выпускников советской системы образования манкуртами и ослами. Но вот на митингах НФА вы все стоите перед трибуной, где находятся лидеры Фронта, подняв сжатые кулаки. Молодой человек считает, что наш народ вот так приветствует и выражает солидарность с ослами и манкуртами на трибуне?» В дальнейшем сей молодой человек, Фазиль Газанфароглу, превратился в видного деятеля национал-демократического толка.