Зардушт Ализаде - Конец второй республики

Дорога была вся в ухабах. Кяркиджахан оказался не так уж далеко. Вообще НКАО небольшая территория, где до начала событий проживало 174 тысячи человек, в большинстве азербайджанцев и армян, если они и не были знакомыми или друзьями, то знали друг друга в лицо. В поселке я провел собрание жителей, в основном учителей поселковой школы, рассказал им о принципах самоорганизации народа, целях и задачах НФА, о ситуации в стране и республике. Через три часа я выехал обратно, уже более комфортно, без арбузов.

Я заметил, что моя речь не вызвала большого энтузиазма у жителей поселка. Не идея самоорганизации занимала жителей анклава, окруженного агрессивным большинством армянского города, а другие заботы. Как выяснилось позже, жители ожесточенно боролись за должность председателя поселкового совета. Эту особенность мышления и поведения своего народа, в минуты опасности, нависшей над Отчизной, думающей о захвате хлебных должностей, мне предстояло узнать в недалеком будущем. Спустя год в Кяркиджахан приезжала Арзу Абдуллаева. Она рассказывает, что на площадь, где она стояла, вбежал мужчина и спрятался за ней. Гнавшая его толпа остановилась перед ней, почувствовав в незнакомке гостью из столицы. Оказалось, что это — группа жителей Кяркиджахана, они хотели побить и отнять печать у Гасыма Гырхгыза, председателя поселкового совета, дабы усадить на его место другого человека. И это в обстановке ежедневных обстрелов поселка со стороны Степанакерта! Та же грызня за власть шла в Агдаме, на кладбище которого похоронены пять тысяч жертв войны против армянских агрессоров!

Когда мы возвращались из Шуши в Агдам той же дорогой, на окраине Степанакерта сцена забрасывания автобуса бутылками с горящим бензином повторилась. Дорога шла под откос, водитель жал на газ до упора, автобус летел на очень большой скорости и ритуал выражения армянской молодежью Степанакерта патриотических чувств обошелся без человеческих потерь и материального ущерба.

В Правлении, в мое отсутствие, было произведено распределение обязанностей, в своем роде раздел территории республики на «курации». Мне сообщили, что в мою курацию вошли Нахчыван и Карабах. Я ответил, что за Карабах возьмусь, а вот для малознакомого мне Нахчывана есть член правления Сульхаддин Акперов. Чтобы наладить связи и вникнуть в обстановку, потребовалось бы слишком много времени. Кроме того, мне самому было интереснее то, что происходит в Карабахе. Я даже не спросил, кому что поручено в Правлении, что курирует карабахец Иса и другие. Как координатор теоретической группы, которая отвечала за подготовку документов, обращений, заявлений, резолюций и т. д. я был и так предельно загружен. Кроме того, не прерывались мои бакинские связи с рабочими и научными коллективами. Каждый день, когда я находился в Баку, у меня проходили встречи в вузах, научных институтах, поликлиниках, рабочих общежитиях. Это было удивительное время, когда люди уже не боялись властей и искали ответы на интересующие их вопросы у НФА.

В это же время у нас активно шел процесс налаживания связей с прибалтийскими народными фронтами. Если наши националисты еще кое-как годились для внутреннего потребления, то выходить с таким «товаром» на внешние рынки означало нанести себе вред. НФА за пределами республики представляли, как правило, Сабит Багиров, Хикмет Гаджизаде, Лейла Юнусова, Арзу Абдуллаева, Тофиг Гасымов и автор этих строк. Как раз в августе 1989 года прошла трогательная церемония солидарности народов Латвии, Литвы и Эстонии. Взявшись за руки, жители трех республик живой цепью соединили столицы трех республик. В этой цепи стояли и вышеперечисленные посланцы НФА. В Вильнюсе, Риге и Таллинне мы уже приобрели хороших знакомых, происходил активный обмен информацией о текущих событиях. Особенно мы, я и Лейла Юнусова, подружились с Мартом Никлусом, эстонским диссидентом. Узнав о том, что наш председатель — покаявшийся диссидент, Март посоветовал нам быть бдительными и осторожными. Многозначительное слово «бдительность» для советского человека прежде всего было связано с понятием «враг», «шпион», «прослушка» и «провокация». Никлус напомнил нам, что советская власть диссидентов, не согласившихся сотрудничать со спецслужбами, после освобождения не подпускала к сферам интеллектуального труда. Максимум, на что мог надеяться несломленный диссидент после освобождения, это истопник, грузчик или ночной сторож. Те же, кто устраивался на свободе на престижную работу, доверия диссидентов теряли. Я и так был начеку, но, кроме бдительности, еще нужны ресурсы. Я был уверен, что все мои коллеги из первоначального ВИЦ НФА — это ресурс для недопущения превращения НФА в орудие межклановых и межмафиозных игр. Время показало мне, насколько я был неправ в своих надеждах на друзей и соратников.