Сергей Утченко: Цицерон и его время

Каков же был характер этого исторического перелома? Поскольку мы употребляем слово «перелом», то, очевидно, имеется в виду не какой–то длительный процесс эволюции, а именно акт перелома, т.е. качественный скачок, революционный взрыв. Иными словами, можно ли считать переход от римской республики к империи революцией, притом революцией социальной?

Как нам предстоит убедиться в дальнейшем, признание этого перехода революцией достаточно широко распространено в современной историографии (главным образом, в западной). Насколько данный вывод приемлем, какие здесь необходимы коррективы и чем отличаются наши собственные соображения от существующих взглядов, обо всем этом будет сказано в своем месте. Сейчас нам хотелось бы ответить лишь на один вопрос: насколько применимо понятие «социальной революции» к тем общественным потрясениям и переворотам, которые происходили в античном обществе?

Вопрос этот не случаен. Дело в том, что некоторые историки — мы, конечно, имеем в виду в данном случае историков–марксистов — склонны исключать из понятия «социальная революция» (в особенности если речь идет о древности!) те крупные общественные перевороты, те вторжения в область собственности, которые, несомненно, двигали развитие того или иного общества вперед, но еще не приводили к смене формации и способа производства.

Можно ли с этим согласиться? Не обедним ли мы таким образом мировую историю, не обедним ли и само понятие социальной революции? Конечно, конфликт между новыми производительными силами и отживающими производственными отношениями не может быть преодолен полностью в пределах одной формации. Но разве он и бывает когда–нибудь преодолен в результате единичного взрыва, единичного революционного акта? Разве невозможны частичные решения этого конфликта или — что, собственно говоря, то же самое — разве невозможны социальные революции в пределах одной общественно–экономической формации?

Ключ к решению этого вопроса может быть найден в знаменитом определении Маркса. Он писал: «На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или — что является только юридическим выражением последних — с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции».

Маркс не случайно говорит здесь не просто о социальной революции, но об эпохе социальной революции. Следовательно, речь идет не о единичном революционном акте, а о каком–то более или менее длительном периоде революционных потрясений. Это означает, что смена формаций и утверждение нового способа производства никогда (или почти никогда) не происходят в результате однократной революции, но, как правило, в результате целой серии социальных взрывов и переворотов, которые или подготовляют революцию, наносящую решающий удар, или, наоборот, продолжают, дополняют эту революцию. Ибо даже революция, наносящая смертельный удар старой формации, не может уничтожить полностью все элементы прежнего строя, все пережитки предшествующего общества.

Сказанное целиком относится к буржуазным революциям, происходившим как в новое, так и в новейшее время, как еще в те годы, когда капиталистические отношения переживали свой расцвет, так и в эпоху империализма. Но ни революция 1830 г. во Франции, ни революции 1848 г. в ряде стран Европы, ни две русские буржуазно–демократические революции начала нашего столетия не привели, как известно, к победе нового способа производства.

Крестьянскую войну XVI в. в Германии Энгельс называл самой величественной революционной попыткой немецкого народа и сравнивал ее с революцией 1848 г. Он говорил о крестьянской войне как о первой из трех крупных и решающих битв буржуазии, первой из трех великих буржуазных революций. С этой оценкой солидаризовался Ленин. Таким образом, Крестьянская война в Германии, хотя она в свое время тоже не привела к смене формации, была тем не менее безусловно «полноценной» революцией.

Что же касается античного общества, то основоположники марксизма неоднократно говорили о революции применительно и к этой эпохе человеческой истории. Маркс сопоставлял «великую социальную революцию», вызванную падением стоимости благородных металлов в Европе, с революцией «в раннюю эпоху древнеримской республики», которая была следствием повышения стоимости меди. Энгельс тоже, как известно, не раз применял термин «революция» к событиям античной истории. Он говорил о «революции, произведенной Соленом», о революции Клисфена в Афинах и, наконец, о «революции, которая положила конец древнему родовому строю» в Риме и причина которой «коренилась в борьбе между плебсом и populus». Иногда обращают внимание на то, что, говоря о Солоне, Энгельс отмечал: «Солон… открыл ряд так называемых политических революций…». Из этих слов делается вывод, что «политические революции» якобы не могут считаться социальными и что Энгельс в данном случае намеренно противопоставлял один тип революции другому.