Елена Первушина - Быть императрицей. Повседневная жизнь на троне

Можно было бы сказать, что люди были недостойны присутствовать при таком величественном зрелище. Эта последняя борьба души непорочной, почти уже оторванной от всего земного, это таинственное событие, одним Господом Богом вызванное и Ему Единому явное и скрытое Его волей во мраке ночи, не оставило следов – и исчезла она для мира безследно и было им не предвиденно.

Императрицу нашли уже объятую холодом смерти, но лице ея было безмятежно и сияло спокойствием, поразившим всех присутствовавших. К ней вернулась даже незабвенная красота ея, давно уже исчезнувшая вследствие страданий. Когда было приступлено к вскрытию тела, то сердце ея нашли буквально разорванным. Таким образом, удар рока, лишивший Россию монарха, который был гордостью народа и престола, отнял у России, у всего мира, у человечества, одну из самых совершенных женщин, когда-либо живших на земле. Разумеется, место, которое она занимала среди нас, всегда останется отмеченным, и узы, соединявшия нас с нею, не совсем порваны. Мы знаем, что еще один ангел пекется теперь о судьбах России; Елисавета горячо заботится, это не подлежит сомнению, о своей родной стране и о своем родном отечестве, также о престоле, коего она была украшением, и об августейшей семье, которой она завещала вечное сожаление об ея утрате. Даже те люди, коих она удостоивала своим расположением, могут быть теперь спокойнее под сенью ея крыльев. Они имеют ныне могучаго заступника, который покровительствует им с высоты своего новаго жилища.

А теперь предоставим слово самой Елизавете. Много лет, со дня своего приезда в Россию и до самой смерти, она писала письма на родину своей матери. Письма эти очень подробные и, как водится, полны как важных событий, так и незначительных новостей. Поэтому при публикации переводчиком были отобраны отрывки, касающиеся самых значительных событий в жизни Елизаветы.

1. Петербург, 29 января/10 февраля 1797 г.

‹…› Не сомневаюсь, любезная матушка, что кончина доброй нашей Императрицы [5]опечалит вас, а сама я, поверьте, не в состоянии забыть ее. Вы не представляете себе, насколько все перевернулось, вплоть до последних мелочей. Особенно поначалу сие так дурно на меня действовало, что я едва узнавала самое себя. О, сколь тяжко всегда начало царствования! Анна [6]была единственным моим утешением, как и я для нее: она чуть ли не жила у меня, приходила утром, одевалась, почти всегда обедала и проводила весь день; мужей наших совсем не бывало дома, и мы (поелику распорядок жизни еще совершенно не установился) ничем не могли себя занять.

Оставалось только ждать, что каждую минуту могут позвать к Императрице. Вы не можете представить себе воцарившейся ужасающей пустоты, уныния, сумрачности, кои овладели всеми вокруг, кроме новых Величеств. О! Я была совершенно скандализована, сколь мало горести явилось у Императора: казалось, что только что умер его отец, а не мать, только о нем он и говорил, развешивал его портреты по всем своим покоям и ни единого слова о матери, кроме неудовольствий и порицаний всего, что делалось при ней. Конечно, весьма похвально отдавать все мыслимые почести своему отцу, но ведь и мать, сколь бы дурны ни были ее поступки, это все-таки мать, а из всего происходящего видно, что скончалась государыня. Дела бедного Зодиака [7], про которого вы меня спрашиваете, совсем плохи. Уверяю вас, надобно иметь каменное сердце, чтобы не прослезиться, глядя на него первое время и особенно на другой день после кончины Императрицы; мне было даже страшно за него, мы все уже думали, что он сойдет с ума: волосы его были всклокочены, глаза с выражением ужаса закатывались. Он мало плакал, но когда у него появлялись слезы, лицо искажалось кошмарными гримасами. Говорят еще, что в ночь смерти Императрицы он и вправду тронулся в рассудке. О, маменька! Поверьте, я не могу вспоминать эту ночь без горести и даже ужаса. Ни за какие блага на свете не хотела бы я пережить ее сызнова! В ночь со среды на четверг мы совсем не спали; муж мой провел ее в комнате умирающей вместе с великим князем и великой княгиней, которые в 8 часов вечера приехали из Гатчины. Я же оставалась до самого утра с графиней Шуваловой, не раздевалась и постоянно посылала справиться, не полегчало ли Императрице. Я не смела быть вместе с Анной (которой муж запретил приходить ко мне) и пребывала в страшном беспокойстве и волнении. Муж мой за всю ночь два раза приходил ко мне всего на несколько минут. Перед самым утром он велел мне одеться в русское платье и чтобы было больше черного и сказал, что все скоро кончится.