Николай Григорьев - Илья Николаевич

Илья Николаевич задумался, и горькая усмешка опечалила его лицо. "Два крестьянина, - размышлял он, - два человека из податного, или, как прежде говаривали, подлого сословия. Оба тянут в жизни подневольную лямку... Казалось бы, возьмитесь за лямку сообща - легче будет! А что на деле? Полный между людьми разлад. Этот, на облучке, набрался презрения к бедняку, да какого злобного презрения! А у того лишь скотский страх, ни малейшего человеческого достоинства... О, как необходимо народу просвещение! мысленно воскликнул Илья Николаевич. - В этом убеждаешься снова и снова!"

Он усмехнулся наставлению ямщика о подорожной. Документ этот действительно выдается от имени царствующего монарха и скрепляется подписью губернатора, в канцелярию которого, облачившись в вицмундир, коллежский асессор Ульянов и явился перед отъездом.

Канцелярская процедура оказалась затяжной, но чиновник особых поручений при губернаторе, бойкий и любезный молодой человек, не дал господину инспектору соскучиться. Он говорил, и из его слов, в особенности из изящных манер, должно было сделать заключение, что Симбирск - отнюдь не захудалая провинция, какой рисуют его господа писатели, и что господин Ульянов, прибывший из такого крупного города, как Нижний Новгород, найдет и здесь, в Симбирске, пищу для ума и сердца.

Илья Николаевич, слушая болтовню молодого человека, добродушно улыбался, временами вставляя неопределенное: "Да, да, конечно..." Затем, напомнив о деле, высказал намерение поехать в одноконном экипаже.

Чиновник тотчас сделал строгое лицо:

- Нельзя-с. Во-первых, по нашим дорогам, тем более сейчас распутица, одна животина не потянет. Нужна пара. Во-вторых, не осмелюсь вам и пару подрядить. Согласно вашему чину и должности вам полагается тройка.

- Ну зачем же такая формальность... - пробормотал Илья Николаевич и тут же прикинул вслух: - Две с половиной копейки серебром за лошадь с версты. Тройка встанет втрое. За каждые сто верст, выходит, я должен отдать семь рублей с полтиной, не накладно ли?

Чиновник кинул пренебрежительно:

- Но ведь вы же не из своего кармана. Вам ассигнованы суммы...

- Да, конечно, - сказал Илья Николаевич. - Но по-моему, казначейская копейка тоже любит счет. Впрочем, я вам своего мнения не навязываю, тем более что вы следуете заведенному порядку.

- Именно! - оживился молодой человек. - Именно! А заведенный порядок, он, знаете, что говорит?

И Ульянов не без интереса узнал, что существует особое правительственное "Расписание", согласно которому почтовые станции обязаны запрягать генерал-фельдмаршалу 20 лошадей; митрополиту, сенатору и полному генералу - 15. Фельдъегерю для гоньбы назначаются курьерские лошади сколько потребует. Майоры и чиновники восьмого класса...

Тут молодой человек сделал приятную улыбку и вставил:

- А вы, господин Ульянов, имеете быть таковым... разъезжают на четверке либо тройке лошадей. Далее...

Илья Николаевич, дивясь этим "лошадиным" рангам, поискал глазами, куда бы сесть.

Чиновник тотчас предложил ему кресло, а сам выхватил из рук писца приготовленную уже подорожную и исчез в кабинете губернатора.

Ждать не пришлось, чиновник обернулся мгновенно.

- Его сиятельство желает вам, господин Ульянов, счастливого пути, а когда воротитесь, рад будет узнать ваше мнение о состоянии школьного дела в губернии. Извольте получить подорожную...

* * *

Илья Николаевич Ульянов принадлежал к тому слою передового русского общества, в котором отмена крепостного права была воспринята как акт величайшей гуманности монарха. Это были честные, но, увы, наивно верившие в "помазанника божия" люди, совсем не приспособленные к политическому анализу событий. И неудивительно. Ведь даже Николай Гаврилович Чернышевский гордость и знамя передовой России того времени - не был знаком с произведениями Маркса.

Так или иначе, реформы в 60-х годах следовали одна за другой. Правительство учредило мировой суд, а для крупных правонарушений - суд присяжных по европейскому образцу.

Возникли земские учреждения. К руководству народным образованием была допущена общественность; с этой целью стали создаваться губернские и уездные училищные советы. Наконец министр народного просвещения "мнением положил", то есть согласился с тем, что постановка школьного дела, и в первую очередь на селе, требует коренного улучшения. Тут же виднейшие педагоги и ученые, деятели просвещения были приглашены разработать проект нового устава массовой народной школы; наиболее радикальные из них, как, например, К. Д. Ушинский, стали мечтать о ликвидации в России неграмотности.