Сергей Утченко - Древний Рим. События. Люди. Идеи.

Итак, лицемер и трус, эгоист и ипохондрик, коварный и жестокий тиран, к тому же человек весьма средних способностей — такой или почти такой образ преподносит нам новая историография. Редкий, вернее даже исключительный, случай огромного несоответствия, разрыва между ничтожеством деятеля и величием содеянного! Так ли это на самом деле?

Мы вовсе не собираемся создавать апологетический образ Октавиана Августа. Но нам хотелось бы подчеркнуть одну — и, с нашей точки зрения, наиболее характерную — особенность его личности, по сравнению с которой все остальные могут считаться как бы второстепенными и подчиненными. Октавиан Август был прирожденным политиком, политиком par excellence, политиком с головы до ног, и как таковой он представляет собой исключительное, пожалуй, даже единственное явление, во всяком случае, в древней истории.

Решив в 19 лет, причем вопреки совету родных и близких, принять в наследство от Цезаря не только его имя, но и его особое положение в государстве, он с тех пор знает «одной лишь думы власть», причем этой «думе» он последовательно и без всяких колебаний подчиняет все свои остальные намерения и поступки. Перед ним все время стоит лишь одна цель — достижение первенствующего положения в Риме, и на выполнение этой жизненной задачи он устремляет все физические и духовные силы. Когда мы говорим об Августе и имеем в виду его политическую карьеру, представление о ясно намеченной и определенной цели отнюдь не выглядит как телеологическое преувеличение. Наоборот, во всех его действиях — как в больших, так и в малых — поражает постоянно ощутимое присутствие дальновидного расчета. Причем это не только сухой и трезвый, так сказать, «приземленный» расчет, нет, он часто окрылен блестящей интуицией — по существу без интуиции, а следовательно, без риска не бывает и быть не может большой политики, политики «дальнего прицела».

Политический гений Августа — явление почти устрашающее. Тактический расчет и стратегическое предвидение сочетаются в нем столь естественно и столь совершенно, что часто заранее рассчитанный поступок выглядит как интуитивно принятое решение, а явно, на первый взгляд, интуитивная акция оборачивается вдруг трезвым расчетом. В результате — ни одной крупной ошибки, ни одного промаха на всем протяжении политической карьеры. Пример в истории, на наш взгляд, совершенно беспрецедентный! Зато носитель этих качеств вынужден был поплатиться утерей качеств чисто человеческих — политик в нем вытеснил, уничтожил человека; это был уже и не человек, но почти безукоризненный политический механизм, робот.

Нам хотелось бы сейчас на некоторых конкретных примерах подтвердить ту мысль, что политический гений Августа сумел как–то преобразовать, использовать, во всяком случае, поставить себе на службу все остальные свойства и особенности его личности. Правда ли, что он не обладал военными талантами, был слабым, да к тому же еще и неудачливым полководцем? Да, был, но этот свой недостаток, эту слабость он сумел превратить в силу, воюя, как правило, чужими руками или, когда он вел военные действия самолично, проявляя крайнюю осторожность, в соответствии с излюбленными им изречениями: «Спеши не торопясь» или «Осторожный полководец лучше безрассудного».

Правда ли, что он был коварным и жестоким человеком, обманщиком, предателем друзей? Это — никому не известно, ибо неизвестно, кем он был на самом деле, каковы были его человеческие качества. Зато прекрасно известно другое: когда нужно , он был жесток, а когда нужно было другое — добр и милостив. Все человеческие чувства в нем также были подчинены политическому расчету (или интуиции). Вершиной такого расчета можно считать тот засвидетельствованный его биографом факт, что и с собственной женой Ливией он в некоторых важных случаях говорил по заранее составленному конспекту, а вершиной интуиции — вступление в союз с Антонием, после того как тот был разгромлен в Мутинской войне.

Ведь этот шаг привел к созданию второго триумвирата, к совместным действиям при Филиппах и вообще ко всему тому, что было основным содержанием римской истории, пока не распался сам триумвират, и, что, конечно, никоим образом не поддавалось никакому предварительному расчету.

Все это вместе взятое и было основной причиной противоречивых характеристик античных — да, пожалуй, и новых — историков. Кроме того, не следует забывать, что Август правил государством, по — подсчетам самих же древних, более полувека: 12 лет вместе с Антонием и Лепидом и 44 года единовластно. Поэтому его образ и как человека, и как политического деятеля следует представлять не статично, хотя и в каждый данный момент он достаточно сложен и противоречив, но в определенном развитии. Политический аспект образа Октавиана необычайно интересен тем, что в его политической деятельности, если ее рассматривать в развитии и на всем протяжении, воплощены как бы все известные в те времена формы правления — как правильные, так и «извращенные»: диктатура и тирания, аристократия, демократия и олигархия и, наконец, республика и монархия. А своеобразный сплав всех этих форм и элементов дал тот совершенно новый, быть может, единственный в истории политический строй, который получил наименование принципата. Что же касается частного, или «человеческого», аспекта образа Октавиана, то, скорее всего, это образ актера, непрерывно и неустанно исполняющего определенную роль и настолько в нее «выгравшегося», что она стала для него самой жизнью, как он об этом прямо и сказал в приведенных выше предсмертных словах.