Александр Грин - Карантин

- Валерьян! Ужасно скверно... То, что вы ведь в сущности... совсем напрасно, то есть... я хочу сказать... Видите ли - я... раздумал. Только...

С тяжелым, мерзким чувством Сергей повернул голову. В упор на него взглянули близорукие, черные, растерянно мигающие глаза. Валерьян криво усмехнулся и, подняв брови, вопросительно поправил пенсне. В его тонкой желтой шее что-то вздрагивало, подымаясь и опускаясь, как от усилий проглотить твердую пищу. Он сказал только:

- Как?! Да подите вы!..

Звук его голоса, странно чужой и сухой, делал излишними всякие объяснения. Он сидел, плотно закусив нижнюю губу, и тер ладонью вспотевший, выпуклый лоб. И весь, еще минуту назад уверенный, нервный, он казался теперь усталым и жалким.

- Валерьян! - сказал, помолчав, Сергей. - Во всяком случае... Валерьян - вы слышите?

Но, пристально взглянув на него, он с удивлением заметил, что Валерьян плачет. Крупные, неудержимые слезы быстро скатывались по смуглым щекам из часто мигающих, близоруких глаз, а в углах губ сквозила нервная судорога усмешки. И так было тяжело видеть взрослого, закаленного человека растерявшимся и жалким, что Сергей в первую минуту опешил и не нашелся.

- Слушайте, ну что же это такое? - беспомощно заговорил он после короткого, тупого молчания. - Зачем, ну, зачем это?

- Ах, оставьте! Оставьте! Ну, оставьте же! - раздраженно взвизгнул Валерьян, чувствуя, что Сергей трогает его за плечо. - Оставьте, пожалуйста...

Но тут же, быстрым усилием воли подавил мгновенное волнение и вытер глаза. Затем вскочил, укрепил пенсне и заторопился неровным, стихшим голосом:

- Мы с вами вот что: пойдемте-ка! Слышите? Нам нужно с вами побеседовать! Куда пойти, а? Вы знаете? Или просто - пойдемте в поле! Просто в поле, самое лучшее...

Они вышли во двор, жаркий после прохлады садика; зеленый, в белой кайме бревенчатых строений. На крыльце стояла Дуня, в ситцевом, затрапезном платье и Глафира, ее мать, рыхлая, толстая женщина. Обе кормили кур. Увидев Сергея, Глафира осклабилась и переломилась, кланяясь юноше.

- Здравствуйте, Сергей Иваныч! - запела она. - Это вы никак гулять ужо направились! Чай-то не будете, штоль, пить? Гостя-то вашего попойте, право! Экой вы недомовитый, непоседливый, пра-аво!..

- Мы после, - сказал Сергей и рассеянно улыбнулся Дуне, глядевшей на него из-под округлой, полной руки. - Вы самовар-то, конечно, поставьте. Мы после...

В груди его что-то волновалось, кипело, и смущенные, всколыхнутые мысли несвязно метались, отыскивая ясные, твердые слова успокоения. Но все, попадавшееся на глаза, отвлекало и рассеивало. С криками и грохотом ехали мужики, блеяли козы, гудел и таял колокольный звон, стучали ворота. Валерьян шел рядом, черный, маленький, крепко держа Сергея за локоть и резко жестикулируя свободной рукой. Усталый и взвинченный, он крикливо и жалобно повторял, трогая пенсне:

- Но как вы могли, а? Как? Что? Что вы наделали? Ведь это свинство, мальчишество, а? Ведь вы же не маленький, ну? Ах, ах!..

Он ахал, чмокал и быстро, быстро что-то соображал, едва поспевая за крупными шагами товарища. По тону его, более спокойному, и легкой, жалобной и злобной усмешке Сергей видел, что главное уже позади, а теперь остались только разговоры, ненужные и бесцельные.

- Ну, что же вы теперь, а? Ну?

И вдруг Сергею захотелось, чтобы этот стремительный человек, хороший, глубоко обиженный им человек понял и почувствовал его, Сергея, слова, мысли и желания - так, как он сам их понимает и чувствует. И, забывая всю пропасть, отделявшую его душевный мир от мира ясных, неумолимо-логических заключений, составлявших центр, смысл и ядро жизни маленького, черного человечка, идущего рядом, он весь вздрогнул и взволновался от нетерпения высказаться просто, правдиво и сильно.

- Валерьян, послушайте!..

Сергей набрал воздуху и остановился, подбирая слова. Внутри все было ясно и верно, но именно потому, что простота его чувств вытекала из бесчисленной сложности впечатлений и дум - необходимо было схватить главную, центральную ноту своих переживаний.

- Ну? - устало протянул Валерьян. - Вы - что? Говорите.

- Вот что, - начал Сергей. - Другому я, конечно, ни за что бы, может быть, не высказал этого... Но уж так подошло. Я хотел вам привести вот такой пример... н-ну - такой пример: случалось ли вам... ходить около витрин, и... ну... смотреть - на... это... бронзовые статуэтки? женщин?

- Случалось... Далее!..

- Так вот: когда я смотрю на эти овальные, гармоничные... линии... ясные... которые навеки застыли в форме... которую художник им придал, мертвые, и все-таки, - мягкие и одухотворенные, - я думаю всегда, - что именно, знаете ли - такой должна быть душа революционера... - Мягкой и металлической, определенной... Ясной, вылитой из бронзы, крепкой... и женственной... Женственной - потому... ну, все равно... Так вот: ...Слушайте... себя я отнюдь таким не считал и не считаю... Это, конечно, смешно было бы... Но именно потому, что я - не такой, я хотел жить среди таких... Металл их - альтруизм, а линии - идея... Понимаете? Ноне один альтруизм тут, а...