Александр Елисеев - Разгадка 37-го года. «Преступление века» или спасение страны?

И время, прямо скажем, было очень жаркое и сложное. Складывается впечатление, что вождя просто сослали в Сочи, до выяснения его дальнейшей судьбы. Полностью ему связь с внешним миром не отрубили, но возможности присутствовать на заседаниях Политбюро лишили. Дескать, отдохни, Иосиф Виссарионович, подумай о своем дальнейшем поведении. А в компанию ему определили стойкого сталинца Жданова.

Но оппозиционеры не учли того, что в Москве у Сталина осталось мощное «сверхоружие» — Н. И. Ежов, возглавляющий партийную охранку. По своей партийно-контрольной линии он много чего уже нарыл, в частности и по наркому Ягоде. Заметим, что в телеграмме об опоздании последнего в деле борьбы с «левыми» говорится, как о каком-то общеизвестном(на тот момент) факте. Сталин не приводит никаких доказательств, он обращает внимание на нечто очевидное.

Что-то во второй половине сентября было объявлено членам Политбюро. Может быть, им стали известны данные, которые Ежов сообщил Сталину в телефонном разговоре? В том самом, где Иосифа Виссарионовича информировали о предсмертном письме Томского, содержащем обвинения в адрес Ягоды. Если так, то Ягода сразу оказался заляпан в двух неприглядных делах: 1) связях с троцкистами и в потворстве им; 2) в попытке привести к власти группу Бухарина.

Далее Сталин сделал красивый жест, разыграв из себя невинную жертву, которой он, по большому счету, на тот момент и являлся. Его послание говорило — вот вы как со мной, а ведь Ягода-то каков? Он явно обращал внимание на события 1932 года, когда И. Н. Смирнов создал единый лево-правый оппозиционный блок. Точнее — на то, что Ягода этот самый блок прозевал. Раньше ему это простили. Не простили бы именно этого зевка, так сняли бы уже гораздо раньше, во время разбирательства дел участников единого блока. Но теперь «зевок» Ягоды красиво наложился на данные Ежова. И прощения «железному Генриху» уже не было.

Ежову регионалы, которые тогда и составляли организационный костяк оппозиции, поверили. Он был тихим и скромным партийным аппаратчиком, вполне исполнительным бюрократом. Таким, каким бюрократы считалиСталина. И то, что Ежов сообщил в отсутствие потерявшего доверие Сталина, их напугало. Органы были все-таки органами, а уж если они контактируют с Троцким… Нет, тут было от чего прийти в панику. Уж лучше Сталин.

Теперь в руководстве оформляется новый, вернее, очень старый блок — Сталина с регионалами. На пост наркома НКВД назначают тихоню и очаровашку Николая Ивановича Ежова. От него ожидали многого. И он эти ожидания оправдал. Причём с лихвой.

После назначения Ежова НКВД начал усердно копать под Бухарина, Рыкова и Ягоду, скомпрометированных признаниями Томского. Но главной мишенью в то время были все-таки не они. Тогда решили серьезно взяться за «вредителей» на промышленном производстве. То есть за Серго Орджоникидзе, который был наркомом тяжелой промышленности.

Он уже перестал удовлетворять регионалов. Более того, князьки были встревожены. Орджоникидзе покровительствовал Бухарину, который на поверку оказался очень не прост, являясь лидером целой группы, имевшей своим человеком наркома внутренних дел. Этот самый нарком не просто «опоздал» на четыре года с борьбой против троцкизма, но имел с ними какие-то связи. В заместителях Серго ходил Пятаков, бывший троцкист, чье слишком нервное поведение сразу наводило на мысль о некоей политической вине.

Кроме того, вспомним, что у партократов были весьма серьезные разногласия с технократами. Разногласия эти касались вопроса о промышленных предприятиях. Регионалы хотели как можно больше заводов и фабрик подчинить себе, а технократы, соответственно, наоборот. Для того, чтобы получить представление о масштабе этих разногласий, достаточно ознакомиться с выступлением регионала Хатаевича на XVII съезде. Позволю привести оттуда весьма обширную цитату: «Мы натолкнулись на сильное сопротивление аппаратов наркоматов, центральных ведомств, главков, которые не хотят передать в местное подчинение предприятия второ- и третьестепенного значения, предприятия, не имеющие союзного значения. Здесь бюрократическая инерция аппарата очень велика. Нас ставили в такое положение, что мы сами вынуждены были соглашаться на изъятие из нашего ведения ряда предприятий и передачу их в союзное и республиканское подчинение, ибо планирование и распределение ресурсов, финансирование данной отрасли оставалось в руках главка. А главки и союзно-республиканские объединения распределяли средства только между теми предприятиями, которые остаются в их ведении, а заводам, которые переданы в местное подчинение, средств на капитальное вложение не давали. Таким путем получалось, что нас, областных работников, принуждали соглашаться: раз такова перспектива, что не получишь ничего, лучше уж пускай завод будет в союзном подчинении… но пускай при распределении средств его не обидят. В результате союзные объединения загромождали себя небольшими третьестепенного значения предприятиями… Сопротивление наркоматских аппаратов будет тут несомненно очень большое» .