Е Громов - Николай Губенко - Режиссер и актер

Уместно спросит, что же "многое" определяла Третьякова? Как могла, она помогала людям. Не больше, и не меньше. И никакой благостной картины партийно-государственной заботы о жертвах страшного смерча в фильме нет, он - о другом. О разъединении людей.

Совсем уже не справедлив тот суровый приговор, который назидательно выносится Губенко. "Вместо того чтобы глубоко исследовать поразившие общество в целом негативные процессы, вместо того, чтобы показать роль и поведение властей, огонь направляется в адрес "никудышной" нашей интеллигенции. Здесь создатели фильма полностью, на мой взгляд, солидаризируются с концепцией В. Белова, выраженной в романе "Все впереди", с попыткой переложить ответственность за нравственное падение общества на плечи "интеллигентов". Дачники в "Запретной зоне" говорят: "Мы тоже люди". Авторы фильма с этим не хотят считаться"13.

Современному читателю, вероятно, мало, что говорит упоминание о романе "Все впереди", который в те годы носил знаковый характер. Там в пух, и в прах разносится та московская интеллигенция, которая настроена резко прозападнически. Роман, назойливо тенденциозный, художественно слабый, не украшающий крупного русского писателя Василия Белова. Олицетворение этой, с позволения сказать, интеллигенции служит циник и пошляк Миша Бриш. В финале он собирается эмигрировать в Америку или в Израиль, что крайне возмущает автора.

Ничего и близкому всему этому нет у Н. Губенко. Нет ни в намеке, ни в подтексте. Его дачники рассуждают о собственности, о взятках, о реформах, о необходимости крепкой власти, о распустившейся молодежи, о растущей преступности, но проблемы нынешнего или прошлого славянофильства и западничества никак не присутствуют в их разговорах. И уезжать они из СССР не собираются, они и здесь неплохо устроились.

Причем сам Николай Губенко, при всем своем сильно развитом патриотическом чувстве, искренней и истовой любви к Родине, трезво критичен по отношению к национально-русской мифологии и традиции, если ею пытаются заслониться от кардинального решения насущных социальных проблем. С этой точки зрения особенно характерен финал, данный режиссером, чего не захотел заметить рецензент "Искусства кино", в иронично-саркастическом ключе.

После дежурно восторженного телерепортажа о принимаемых властями решительных мерах по ликвидации стихийного бедствия, когда всех фигурантов заставили говорить в духе лозунговой праздничности, показывается концерт. Им заправляет вездесущий Миновалов. Откровенной издевкой служат его слова, произносимые им по долгу службы пред телекамерой: "... Счастье жить в стране, где чужой беды не бывает. Беда, это как клич, как зов друзей, как говорится, познаются в беде. Иначе, согласитесь, у нас и не бывает". Миновалов косноязычен, но очень "правилен". А сколько подобных "правильных" слов произносили и произносят многие наши творческие деятели, в них не веря? И разве тем самым, не участвуя в идеологическом укреплении системы? И что, не эти ли деятели оформляли и отправляли торжественные ритуалы государственных и партийных мероприятий?

Такие ритуалы едко высмеиваются в фильме Губенко. Звучит торжественно мощный оркестр. Выступает хор. Юный солист старательно выводит:

Вижу чудное приволье,

Вижу нивы и поля,

Это русское раздолье,

Это родина моя!...

Слышу трели жаворонка,

Слышу трели соловья,

Это русская сторонка,

Это родина моя!

Песня чудесная, и искренно она поется, но... Какое уж там приволье. Никуда не уйти от того, что на "русской сторонке" скверно устроена жизнь. В ней так много горя, бесхозяйственности, жесткости, демагогии.

***

Теперь подробнее о том, какой показана в фильме самая интеллигенция. Отмечу, что хамские высказывания в ее адрес произносит, в основном, персонаж явно отрицательный, высмеиваемый в картине. Это - неугомонный отставник Хрисанфов. В прошлом - не то энкаведешник, не то военный из "особщиков". Отдадим ему справедливость, он не лицемер - не скрывает своей скорби о сталинских временах, когда "молодежь по струнке ходила". А ныне она совсем разболталась, чему, по убеждению бравого отставника, способствует "никудышная наша интеллигенция".

Ему возражает все тот же Миновалов: "Здрасьте! Как это мы способствуем?". Виноваты в этом, дескать, чиновники, бюрократы. Хрисанфов: "С чиновников у меня особый спрос". Далее он свысока судит-рядит о творческой интеллигенции, заявляя, что среди нее нет Маяковских, нет Горьких. В беседу вмешивается Неклёсов. Полушутя, полусерьезно он спрашивает: "А где же их взять?" Его оппонент за словом в карман не лазит: "А где мы брали, там и вы. Кто вам мешает? Мы-то старались. Свое дело делали, передавали вам эти палочки, как их?...". Миновалов, ёрничая, подсказывает: "Коха". Хрисанфов, однако, не так прост: "Нет, нет. Не эстафету я хотел сказать, а как их?... Теперь уж ваше время нового человека воспитывать. Молодежь сейчас смотрит, как вы жирком обрастаете".