Роман Гуль - Азеф

- Не в том, Иван, суть. Денег нет, деньги будут.

- Где найдешь?

- Не бойся, в провокаторы не пойду. В том суть, что ни во что кроме террора не верю. Отдал делу силы, а теперь когда нужно показать Витте террор! - вдруг из-за какой-то тактики складывать оружие, это измена.

- Не кирпичись, барин, придет время. Тебе денег дать?

Азеф вытащил из жилетки смятую сторублевку.

- Барин ты, без подмесу, Боря - исподлобья, лукаво засмеялся Азеф, пристрастился изображать англичан, вот ни на какую работу толком и не поставишь. Скучно да "проза", либо "бомбочки", либо "стишки", - колыхал в смехе животом Азеф, - лощеный ты у нас, недаром зовут кавалергардом.

- Демократических сопель и вшивых косм не люблю, - пробормотал Савинков. Он ел с аппетитом яичницу.

- Раз, - вдруг улыбнулся он, - знаешь, как сейчас помню, прибегает одна товарищ к Тютчеву, при мне прямо бякает: - Николай Сергеевич, вы представьте, говорит, иду сейчас по Невскому (Савинков представил запыхавшуюся женщину), вижу, говорит, Азеф на лихаче едет среди бела дня, обнявшись, с дамой легкого поведения.

- Ну, а Тютчев? - пророкотал Азеф.

- Развел руками. Стало быть, говорит, нужно для дела. А другой раз кто-то протестовал, потому что видел тебя в ложе Александринки, сидит, говорит, Азеф с дамой в бельэтаже, у всех на виду в смокинге, на пальце громаднейший брильянт! Ха-ха-ха. Кстати не пойму, Иван, отчего тебя бабы любят? а? Рожа твоя откровенно сказать не апостольская.

- А тебя не любят? Бабы чуткие, - улыбаясь прогнусавил Азеф, - в тебе мягкую кость чувствуют, вот и не идут на тебя, - захохотал дребезжащим хохотом.

Ресторан был наполнен запахами пива, водки, кухни. Но выходить не хотелось. Они сидели в углу. Было видно в окно, как хлестал на улице мелкий дождь и неслась мгла, застилавшая улицу.

Азеф пыхтел, курил.

- Скажи, Иван, только по правде, есть у тебя вера или вовсе нет? - сказал Савинков.

- Какая вера?

- Ну, в наше дело - в социализм?

- В социализм? - пророкотал Азеф, темные глаза, смеясь, разглядывали Савинкова. - Все на свете, барин, ist eine Messer- und Gabelfrage. Ну, понятно, это нужно для молодежи, для рабочих, но не для нас же с тобой, смешно...

- А разрешите вас, товарищ, спросить, - прищурившись углями монгольских глаз, проговорил Савинков, - кажется вы глава боевого комитета, подготовляющего вооруженное восстание в борьбе за социализм?

Оба засмеялись. - Пойдем, Боря, - сказал Азеф, - и шумно поднялся.

2

На улице их охватил резкий, кружащий ветер. На крыше грохотало листовое железо. Прошла мокрая блестящая конка. После нее на улице стало темно.

- Боевой много дела, - в налетающем ветре говорил Азеф, крепко надвигая котелок. - Витте, охранка, вот еще с Дулебовым.

- Что с Дулебовым? - отворачиваясь в ветре, сказал Савинков.

- Тихое помешательство, сошел с ума. Жандармы перевели в лечебницу Николая Чудотворца, он там записки пишет. Записки чушь, полная галиматья, но называет правильными именами. Сейчас врач наш, передает, а разнюхают жандармы, скверно. Жаль Петра, но ничего не поделаешь, обезвредить надо, - проговорил Азеф, поднимая воротник пальто.

- Петра?

Удерживая котелок, Азеф, поворачиваясь корпусом к Савинкову, сказал:

- Ну, конечно, Петра. Все равно жить ему недолго, а вред может принести громадный.

- Убить?

- Ну да. Чего ты? Он же сумасшедший. На них налетел черный, мокрый ветер, оба перевернулись от него, пропятились несколько шагов.

- А Татарова забыл? - пробормотал Азеф в темноте, - это тоже дело.

На углу, сжавшись под кожанами, дремали извозчики. Азеф и Савинков обнялись, расцеловались и разошлись до завтра.

3

За два дня до сигнала к вооруженному восстанию в Москве, туда из Курска прибыл новый генерал-губернатор Дубасов и из Петербурга Евно Азеф. Восстание подавили. И когда Пресня еще дымилась кровью, бежав из Москвы и Петербурга, ЦК партии эс-эров открыл съезд у водопада Иматра, в гостинице "Туристен".

На заседаниях съезда Азеф сидел мрачный.

- Эх, Иван Николаевич, не отдавать бы Москвы семеновцам!

- Что ж поделаешь, - разводил он плавниками-ладонями, - так сложились обстоятельства.

Азеф с речами не выступал. После Москвы знал свою силу. Ждал просьб. Просьбы пришли. В новую боевую вошли: - женщины: Мария Беневская, Рашель Лурье, Александра Севастьянова, Ксения Зильберберг, Валентина Попова, Павла Левинсон, мужчины - Савинков, братья Вно-ровские, Моисеенко, Шиллеров, Зильберберг, Двойников, Горисон, Абрам Гоц (брат Михаила), Зензинов, Кудрявцев, Калашников, Самойлов, Назаров, Павлов, Пискарев, Зот Сазонов (брат Егора), Трегубов, Яковлев и рабочий "Семен Семенович".