Роман Гуль - Азеф

Я не уверен, что из-за нее нет подозрений.

Рачковский, щурясь, смотрел вглубь беззрачковых глаз Азефа, улыбаясь синеватыми губами, сказал медленно:

- Могу успокоить, не повесят вас еще. Ведь это Любовь Александровна Ремянникова? Так что ли? Фельдшерица? Ну, знаю, знаю. В предательстве подозревают Вербицкую, то-есть даже знают, что она запуталась и выдала на допросе Спиридовичу. Да, да, тут волноваться нечего. Вербицкая обставлена неплохо, эс-эры обвиняют ее, а с Ре-мянниковой шито крыто. Покойны? За этим и приходили?

Азеф опустил ноги, слегка закачался.

- Вообще безобразие - тихо пробормотал он. - Ратаев притворяется, что недоволен моими сведениями. Не понимает, что надо быть осторожным, не могу я лезть в дурацкие расспросы. Тут еще этот Крестьянинов узнал от какого-то филера Павлова обо мне. Ну, да это-то прошло. А вы посудите опять, что с Серафимой Клитчоглу? Она назначила мне свидание в Петербурге. Я доложил Ратаеву, спрашиваю, допустить свидание или нет, но говорю, если свидание мое с ней состоится, то трогать ее нельзя потому, что опять на меня падет подозрение. Собрали они там, как Ратаев говорит, собрание с самим Лопухиным, решили, что свидание нужно и чтоб ее не трогать. Я дал ей явку. Пришла. Они ее через несколько дней арестовали. Да разве это работа? Что они думают? Что мне жизнь не дорога? Что я сам в петлю лезу? Да, чорт с ними, что думают, но что ж, ненужен я им что ли? - Азеф волновался, начинался гнев, на толстых губах появилась пена слюней. Рачковский смотрел на него пристально и именно на его слюни.

- Ведь у них же никого нет, они врут, что есть, никого нет, - напирал Азеф, вглядываясь в Рачковского.

Рачковский соображал, глаза как мыши, бегали под бровями.

- Что говорить, ваши услуги конечно велики, работа нештучная, серьезная сказал он, задумываясь и что-то как будто сообразив. - Нет там людей сейчас, Евгений Филиппович, поэтому и беспорядок. Настоящих, преданных делу людей господин министр выбрасывает, новых берет. Не понимает дурак, - проговорил резко Рачковский, - что в розыскном деле опыт - всё. Всё! - повторил веско Рачковский.

Помолчав, Азеф оказал вяло:

- Вас Плеве сместил?

- Как видите, после двадцатипятилетней службы - улыбка кривая, полная злобы, как будто даже плача, показалась на лице Рачковского.

Азеф глядел искоса.

Рачковский повернулся и, как бы смеясь, сказал:

- А что вы думаете, господин Азеф, о кишиневском деле?

- О каком?

- О погроме. Азеф потемнел.

- Это его рук?

- Кого-с?

- Плеве?

- А то кого же с! - захохотал Рачковский. - Полагает правопорядок устроить путем убийства евреев! Я вам по секрету скажу, - наклонился Рачковский, разумеется между нами, ведь отдушину-то господин министр не столько для себя открыл, сколько для наслаждения своего тайного повелителя, Сергея Александровича, чтоб понравиться, так сказать, да не рассчитал, как видите, не учел Запада, а теперь после статьи-то в "Тайме" корреспондента высылает, то да сё, да с Европой не так-то просто, не выходит, да-с. Видит, что переборщил с убийством сорока евреев-то, да не Иисус Христос, мертвых не воскресит, захохотал Рачковский дребезжаще, не сводя глаз с Азефа.

Азеф выжидал. Хоть это было, кажется то, зачем он приехал.

- А окажите, Евгений Филиппович, - проговорил Рачковский, вставая, правда, что революционеры подготовляют большие акты?

Азеф смотрел на полупрофиль Рачковокого. Он впился в задышанный змеиный полупрофиль. Хотелось знать, правильны ли ассоциации?

Рачковский быстро повернулся к Азефу, как бы говоря: "что же ты думаешь, что я тебя боюсь, что ли?" Азеф проговорил как бы нехотя.

- Готовят как будто. Не знаю.

- Надеюсь не центральный? - подходя, заметался Рачковский. - Думаю, что мимо вас это не идет?

- Нет, не центральный, - оправляя жилет, мельком скользнув по Рачковскому, сказал Азеф.

- Что ж, министерский?

Сделав вид, что ему не так уж это интересно, Азеф поднялся.

- Готовят, Петр Иванович, акт, но вы теперь лицо неофициальное, я, собственно, не имею права, - улыбнулся вывороченными губами Азеф.

- Хо-хо! куда хватили! - хлопнул его по плечу Рачковский - а вы не бойтесь, дорогой! - вдруг заговорил Рачковский смело, и близко придвигаясь и подчеркивая каждое слово произнес: - И не такие опалы бывали, важно одно, а там и я в опале не буду, да и вы, милый друг, не с олухами работать будете и не за такие гроши рисковать петлей.

И пристально глядя Рачковский проговорил:

- Ведь не хочется в петле-то висеть, а? Азеф понял. Но захохотал.