Олег Мороз: Хроника либеральной революции

А спустя три недели, 28 октября, его реформа получила одобрение на референдуме. Новый порядок избрания президента был установлен.

Таков, повторяю, был реформаторский стиль де Голля. Он буквально проламывался сквозь сопротивление политиков, чиновников, депутатов, сквозь частокол мешающих ему законов, апеллируя непосредственно — к народу.

Если вернуться к Ельцину, не надо забывать, что «мятеж» против него — мятеж в широком смысле — начался задолго до того, как президент вышел за рамки Конституции: неприятие, злобу, ненависть вызывал прежде всего курс экономических реформ правительства Ельцина — Гайдара…

Это при том, что сами же их будущие лютые ненавистники на V съезде, повторяю, одобрили «основные принципы экономической реформы, изложенные в обращении президента», постановили, что любые правовые акты, принятые в обеспечение экономической реформы, «подлежат приоритетному исполнению». Потом они много сил приложили, чтобы люди забыли об этом их одобрении, чтобы у всех в сознании прочно закрепилось: это, дескать, Ельцин с Гайдаром придумали невесть что, а мы тут ни при чем, мы всегда были против.

Когда мне говорят, что депутаты сопротивлялись реформам Гайдара из-за того, что они лучше него разбирались в экономике и отчетливо видели ошибочность затеянных им преобразований, меня просто смех душит. Кто? Депутаты? Да большинство из них не понимали в экономике самых элементарных вещей! Что такое инфляция и зачем с ней бороться. Что такое финансовая стабилизация и для чего она нужна. Что такое кредитная ставка и какое она имеет значение. Каким образом можно укрепить рубль и что это даст. Попытки правительства заставить работать «денежные инструменты» считались чем-то «от лукавого»… Ко всему этому приклеивалось презрительное словечко «монетаризм». Вы же помните: едва ли не единственным дружным депутатским требованием было — печатать, печатать, печатать рубли, насыщать ими экономику! А после этого — вернуться к привычному, милому их сердцу командованию: увеличить производство штанов, повысить производство кастрюль и т. д.! Вот и вся реформа по-депутатски. Непреложный факт: к концу 1991 года российская (советская еще) экономика просто остановилась. Гайдар предотвратил ее окончательный крах, спас страну от голода. От погружения в кромешный хаос.

Можно ли было провести реформы — начальный их этап — лучше? Наверное, можно. Теоретически. В принципе, ведь всегда все можно сделать лучше, чем реально сделано. Но на практике никто ничего лучшего тогда не предложил. И совсем не очевидно, что те запоздалые предложения, которые мы до сих пор слышим с разных сторон, будь они реализованы в то время, в самом деле что-то радикально улучшили бы.

Трагедия заключалась в другом — в том, что четкие, в высшей степени профессиональные действия Гайдара на уровне макроэкономики не были поддержаны на «микроуровне» — практическими хозяйственниками. Сам Гайдар, как известно, к таковым не принадлежал (что постоянно ставилось ему в вину). Да и в том случае, если бы он был практическим хозяйственником, управленцем, — не под силу одному человеку, будь он семи пядей во лбу, из центра, из Москвы проследить за тем, чтобы по всей огромной стране, во всех ее уголках, все делалось так, как надо, как того требуют условия перехода от тупого многодесятилетнего коммунистического хозяйствования к нормальному рыночному. Как надо, мало где делалось. Реально на уровне микроэкономики преобладали некомпетентность и прямой саботаж. Ну и, конечно, традиционные для России разгильдяйство, воровство, жульничество… Букет подлостей, объединяемых ныне всеохватным словом «коррупция». При этом, однако, вина за все провалы и просчеты, где бы они ни случались, взваливалась, конечно, на одного человека — автора реформ. Он, он во всем виноват! Кто же еще? Не мы же в самом деле, такие умные, такие честные, такие справедливые! Это вполне в нашем российском духе.

Яростное сопротивление тогдашней «элиты» (омерзительное слово, но удобное в употреблении) начавшимся реформам было вызвано вовсе не какими-то их неисправимыми изъянами, а совсем иными причинами, вполне очевидными. Та часть «элиты», которая еще при коммунистах получила устойчивое положение во власти, в хозяйственных структурах, боялась при начавшихся переменах это положение утратить («Аргументы и факты» как-то привели данные о социальном составе хасбулатовского Верховного Совета: 80 процентов его составляли бывшие первые и вторые партийные секретари, а также директора предприятий). Другая часть этой самой «элиты», — только еще начинавшая «восхождение на Олимп», — рассчитывала подскочить на него, оседлав народное недовольство реформами (то, что такое недовольство неизбежно возникнет, эти деятели верхним чутьем уловили еще до того, как реформы начались).