— Нет, но он был. Меня интересует наше будущее. В восемнадцать-двадцать лет внутренне мы уже никуда не годимся. Выйдем ли мы когда-нибудь из серых тряпок?
— Ты — совершенно определенно — нет, — улыбнулся мюнхенец. — Учителем придешь в национальную политическую академию. Там всегда будешь носить форму. Школьный советник Цыпленок в коричневом, и повязка со свастикой на рукаве. По совместительству — офицер резерва Лейбштандарта. Должна быть традиция! Может, станешь даже директором школы. В Обоя- ни, например!
Он рассмеялся над своей шуткой, громко хлопнув Блондина ладонью по каске.
— Замечательные времена! Вот в чем штука! Директор Цыпленок в Обояни. И тогда будешь рассказывать своим детям, как ты туда пришел и о большой битве под Курском. На улице будет идти снег, вы сидите у камина. На стене висит твой стальной шлем и шпага «ЛАГ». И в пятницу вечером ты будешь пить мюнхенское пиво. А когда нечего будет рассказывать — будешь выдумывать. — Он продолжал хохотать.
— Прекрати, старый фантазер!
— И раз в год будет отпуск. Тогда ты сможешь съездить домой в рейх. Посмотришь на часовых у рейхсканцелярии и подумаешь: «Все не так, как было в мои времена!»
Постепенно приступы смеха у друга стали действовать Блондину на нервы, и он вскипел:
— Откуда только можно почерпнуть столько глупости!
— Глупости? — Эрнст вдруг стал совершенно серьезным. — Ты действительно думаешь, что я говорю глупости? Все же ты еще очень наивен, Цыпленок! Если мы выиграем войну, то нас откомандируют сюда или на Ледовитый океан, а может быть, и в Сахару. Там будешь служить апостолом. Прививать культуру местным жителям. Дома, в рейхе, будут сидеть те же бонзы, которые уже сегодня удерживают свои позиции до последнего человека. В Берлине по Курфюрстендам будут прохаживаться специалисты по тепленьким местечкам. Ты будешь прогуливаться по Обояни. Я буду приезжать к тебе в гости на годовщины ее освобождения.
Блондин притянул верхнюю губу к носу.
— Странно, с этой стороны я историю еще не рассматривал. Если смотреть на вещи так, как ты, то мое будущее кажется обеспеченным. Апостол культуры в Обояни. Отправят для обновления и расширения идеологического курса в рейх. Там меня введут в курс нового положения вещей, я буду перепроверен разбирающимся в тонкостях коричневым человеком, правильно ли я все излагаю. К двадцать пятой годовщине службы будет приглашение на имперский партийный съезд. Моя дочь станет руководительницей Союза немецких девушек в Обояни, а потом перейдет в Союз немецких женщин, а мой сын, который…
— Который будет служит в «ЛАГе», потому что он такой же тупой, как и ты.
— Черт возьми, Эрнст, от твоих перспектив тошнит. А если мы проиграем войну?
— Тогда ты все равно будешь в Обояни. В качестве иностранного рабочего в каменоломне!
Они продолжали идти в ногу, курить, делиться своими мыслями и потеть.
Местность была холмистая. Земля сухая и растрескавшаяся, сухая трава, низкий кустарник и редкие заросли орешника. Ничего прочного, ничего привлекательного. Никакого контраста. Ландшафт был мягким и почти скучным. Отличался только левый фланг. Там были крутые холмы, сверкал огонь и колотили танковые пушки. Там вдруг проснулась немецкая артиллерия и прокатилась по всему горизонту.
Мимо проезжали связные-мотоциклисты. Один из них остановился далеко впереди командира роты, развернулся, поехал назад и что-то крикнул гренадерам. Эрнст махнул рукой. Мотоциклист затормозил и остановился.
— Хотел только попросить сигарету.
— И ты не смог стрельнуть у командира роты? И он тебя ни одной не угостил?
Дори рассмеялся и начал отряхивать рукава и грудь. От него пошла пыль. И Эрнст ругался, пока скручивал ему сигарету.
— Может быть, пыль тебе вкуснее?
— Ханс зовет, — Блондин толкнул мюнхенца в спину, — мы должны идти дальше!
— Беги, Цыпленок, — сказал Эрнст и повернулся к Дори: — И что говорится в твоем специальном сообщении?
— Иван снова занял оборону. Район обороны называется Грезное или что-то в этом роде. «Рейх» попал под сильный обстрел!
— А что будет у нас? Хорошо, что мы не впереди.
— Ты думаешь, Эрнст. Сначала марафонский бег, потом — поворот налево и участие в маленькой битве на окружение. Усек?
— А, черт побери! Когда же перед нами все успокоится?
Дори поправил очки, небрежно поднял руку в немецком приветствии и, уезжая, крикнул:
— Удовольствия вам в драке!
На ходу Эрнст кивнул на правый фланг и проворчал:
Читать дальше