Плацдарм (31 июля — 5 августа)
Утро было солнечное. На бледном небе — ни облачка. И хотя еще не было пяти, роса уже высохла и тень не приносила прохлады. Лесными дорогами, просеками, одновременно десятками дорог и тропинок шла 35-я гвардейская стрелковая дивизия. Позади остался ночной переход, но в какой-то момент головные колонны все же ускорили шаг. Они еще не видели реки, но в дуновении западного ветра уже почувствовали ее свежесть.
— Дорога свободна! Принять вправо! — команды шли от хвоста к голове колонны, повторяемые все новыми голосами.
Солдаты приняли вправо, вошли в лес. Бронебойщики с противотанковыми ружьями осторожно обходили пни, стараясь не задевать длинными стволами деревья. «Сорокапятки» съезжали в сторону с дороги и двигались над неглубоким рвом, низкорослые лохматые кони терлись потными боками о ветки кустов.
Мимо проехал пикап с автоматчиками. Они сидели вдоль бортов, готовые в любую минуту соскочить на землю. Парни были рослые, такие, что в одиночку выходят против десятерых — армейская разведка. Следом за ними ехал открытый вездеход с торчащей вверх антенной радиостанции.
Пехотинцы узнавали фигуру и лицо того, кто сидел около водителя, поворачивали головы, замедляли шаг. Офицеры отдавали честь, поднося руку к каскам. Следом за машинами, как шум волн за лодкой, шел рокот людских голосов.
— Командарм, — говорили кадровые солдаты, еще не отвыкшие от старой, революционной терминологии. — Перематывай, братцы, портянки. Если Чуйков приехал, то больше, чем до утра, не отдохнешь.
Был последний день июля. Солнце стояло еще достаточно низко, чтобы косые лучи его могли бить в глаза немецким наблюдателям на западном берегу. С пригорка, на котором в густой тени стоит молчаливая группа людей, виден небольшой участок берега. По бокам, укрытые деревьями садов, притаились автоматчики в выгоревших гимнастерках.
В центре — двое мужчин в рубашках с закатанными рукавами. Издали их можно было принять за крестьян, которые в жаркий день вышли посмотреть на реку, поговорить на солнышке. На шаг впереди стоит коренастый сорокалетний мужчина. У него большая голова, высокий лоб. Волосы темные, вьющиеся, выгоревшие на солнце. Где-то в морщинах лба, в широких и лохматых бровях или, может быть, во взгляде скрыто упорство, воля. Когда я встречу его много лет спустя, волосы у него поседеют, морщины станут глубже, но упорство и воля останутся.
Чуйков смотрит на противоположный берег Вислы. В поле его зрения — только тополя, дамба, ивняк на узком песчаном пляже и вода, покрытая рябью, но в памяти он держит то, что много раз читал на карте. На севере течет Пилица, она делает двойной изгиб в форме латинской буквы S: нижний полукруг слегка растянут, а верхний — резко заворачивает вправо, впадая в Вислу. Пилица будет прикрывать правое крыло. На юге, наискось, на северо-восток, пробираясь через Козеницкую пущу, несет свои воды неглубокая, извилистая Радомка. Леса на ее западном берегу сбегают широкий поясом прямо к Висле. Это и будет прикрытие левого крыла.
Обе реки соединяет широкий тракт, идущий от Рычивула через Магнушев и Мнишев к мосту, разрушенному еще в 1939 году. Тракт похож на тетиву, натянутую на излучину Вислы. Параллельно ему, дальше на запад, тянется широкой полосой болотистый ольшаник. Он будет служить помехой наступающей пехоте и артиллерии 8-й гвардейской армии, но одновременно не позволит контратакующему противнику вбить клин с запада на восток, рассечь плацдарм на две части.
За болотами, изогнувшись дугой к западу, бежит широкая полевая дорога к Мнишеву через Рознишев, Грабовску Волю и Ленкавицу и возвращается под Рычивул. К югу от Ленкавицы, там, где деревенька Студзянки, находится вершина плоского, приподнятого щита. Она на двадцать пять — тридцать метров выше остальной местности. Пока гвардейцы не захватят этот щит, все коммуникации, идущие от Вислы на запад, будут видны наблюдателям противника. Необходимо быстро овладеть высотой.
Чуйков смотрит на тополя, дамбу, ивняк на песчаном пригорке. Он видит не больше каждого из своих солдат, во благодаря шестому чувству командира у него перед глазами вырисовывается картина не начавшейся еще битвы.
Видно, на роду у него было написано солдатское ремесло, уже тогда, когда появился он на свет в крестьянской избе в деревне Серебряные Пруды в Тульской губернии. Не каждому парнишке в девятнадцать лет случается командовать полком. С апреля 1918 года, с той минуты, когда он впервые надел форму, в его жизни было столько сражений, что, кажется, все невозможно и вспомнить.
Читать дальше