Виктор Баранов - СМЕРШ. Будни фронтового контрразведчика.

Фронт и действующая армия провели за время трудной войны селекцию среди офицерства; постепенно оно заполнялось теми, кто был более способен выполнять приказы! Но по сравнению с командирами кадровой армии у них появились другие привычки в быту и общении и особый стиль поведения.

Сазонов помнил и знал довоенный комсостав. Теперь эти командиры встречались редко, их можно было угадать сразу: по выправке, по подчеркнуто уважительному, на «вы», обращению к младшим по званию, по умению сохранить свое и сберечь достоинство подчиненных, по отсутствию в их лексиконе разухабистого мата.

У новых же офицеров процветало «цуканье» к младшим, возрожденное из худших пороков царской армии, — теперь оно называлось «оттяжкой». Оттянуть младшего с употреблением изощренных ругательств за любую провинность и устроить из этого публичный спектакль стало для многих из них делом доблести и особого офицерского шика. Так уж устроен человек — скверное к нему липнет быстрее и, самое главное, заразительно действует на других. Старшие при этом старались прослыть остроумными и находчивыми и не считались с тем, что младшие иной раз годились им в отцы — мода диктовала такой вид воспитания и никто, как было известно Сазонову, не воспрепятствовал этому, не запретил «оттяжку» подчиненных. Как ни странно, но в этом принимала участие и военная интеллигенция. Начальник штаба Западного фронта, генерал Покровский, признанный авторитет штабной культуры, мог на совещании сказать: «Это отдаленно напоминает беспорядок третьей степени — пожар в бардаке во время наводнения!..» Командир артполка, бывший доцент Ленинградского университета, молодой красавец, построив в каре личный состав и явно подражая кому-то, чуть-чуть в нос, с большими паузами говорил: «Орлы, я сам люблю бардак, но предпочитаю, чтобы в нем каждая б… знала свое место». Полк восхищался находчивостью своего командира и отвечал ему дружным поощрительным ржанием.

Сержантский состав тоже безнаказанно вносил свою лепту в воспитание рядовых. Однажды на вокзале Сазонов сам был свидетелем того, как тумбообразный патрульный старшина с двумя медалями «За отвагу» на необъятной груди, отчитывая солдата за неотдание ему чести, сиплым командирским голосом грозно вопрошал: «Говоришь, не заметил меня?! Я тебе что, мандовошка, чтобы меня не увидеть?» И далее, не сбавляя свирепости, прошелся насчет глаз нарушителя воинской дисциплины, сравнив их с гениталиями жеребца. Молоденький, робкий солдатик только краснел и моргал глазами — он отродясь не слышал такого сквернословия.

По дороге к штабу Сазонов почти плыл в некоторых местах по воде: она разлилась и стояла, покрытая прошлогодней листвой, и только в еловых чащах еще кое-где лежал снег. В тот год весна словно ополоумела — целую неделю стояла невиданная в этих краях теплынь. Солдаты уходили от воды, перебираясь из низины на взгорки, и снова рыли капониры, землянки, щели, ладили шалаши из березовых жердей и елового лапника.

Сазонов встретился с начштадивом в дальнем отсеке штабного блиндажа. Уже был накрыт стол для чая, и Лепин, как всегда подтянутый, приветливо встретил его и усадил за стол. За чаем он рассказал об ожидаемом пополнении дивизии, которая, по его словам, через пару недель при таких темпах вливания свежей крови войдет в норму и будет выглядеть богатой невестой с хорошим приданым. И сам же, оживленный перечислением частей, поступающих в дивизию, сказал:

— Полагаю, как только подсохнут дороги, мы скрестим шпаги с фельдмаршалом Бушем. Вчера я слушал передачу из Берлина. Геббельс считает, что только провидение подсказало фюреру назначить командующим группой «Центр» одного из лучших генералов вермахта, обладающего полководческими способностями и арийским характером, которые он проявил чуть ли не во чреве матери. И диктор взахлеб с восторгом вспоминал, что дивизии его 16-й армии пронеслись по Франции, как ураган, сметая все на своем пути. Нам-то известно, что во Франции они даже чехлы с пушек не снимали, обошли линию Мажино и, не встречая сопротивления, катили по асфальту до Парижа. Посмотрим, каков он будет здесь в деле! Это ему не Франция и не сорок первый, а сорок четвертый, и мы кое-чему научились за это время! — заметил Лепин и, достав из папки документ, передал Сазонову. — Ознакомьтесь, Дмитрий Васильевич, это по вашей части.

Читая документ, Сазонов сразу понял, что речь идет о группе зафронтовых разведчиков, подобранных его отделом, где отличился Бондарев. Там были со знанием дела расписаны мероприятия по их переброске через фронт. Для этого предусматривалось многое: и отвлекающие маневры на участках соседних дивизий, и участие лучших саперов дивизии на разминировании прохода, проводников-разведчиков, наблюдателей за передним краем с острым глазом, и взаимодействие с войсковой разведкой. Ответственность за переброску группы возлагалась на Особый отдел N-ской армии, а механику действий и время операции должен был определить и согласовать с войсковиками Сазонов. Он не знал, да и откуда он мог знать, что намеченная разведоперация, где он был исполнителем, должна была стать первой ласточкой честолюбивого генерала Абакумова и его присных о возложении разведфункций на Особые отделы. Это было масштабное, но рискованное предложение, побывавшее у Верховного и получившее Его согласие, но не одобрение. Он сомневался, что «Смерш» может успешно справиться с этой задачей, а с другой стороны, почему бы не согласиться — никаких материальных затрат, зато появится еще один источник и будет с чем сравнивать сводки армейской разведки, а это — дополнительный контроль. Поменьше будут врать, больше будет ответственности! Так решил Верховный и согласился, черкнув синим карандашом по абакумовскому документу.