Кирилл Столяров - Палачи и жертвы

А теперь, располагая сведениями об основных вехах жизненного пути генерала Церетели, вернемся в 1953 год и проследим за событиями, развернувшимися в Москве. С аэродрома Шалва Отарович прямиком явился в приемную генерала армии Масленникова и попросил аудиенции. Однако Масленников не принял Церетели, сославшись на крайнюю занятость. А на следующий день в Министерстве внутренних дел СССР открыто заговорили об аресте Берии. Это известие поразило Шалву Отаровича в самое сердце. Выходит, он опоздал! Опоздал, понятно, не по своей вине, но что это меняет? В решающий момент рядом с батоно Лаврентием не оказалось верного человека, и подлые враги одолели его! Эх, если бы Берия вызвал его хоть на день раньше и дал ему десяток–другой хватких оперативников…

Генерал армии Маслеикиков напрочь отказался принять Церетели. И другие генералы 22 версту обходили Шалву Отаровича, как прокаженного. Тогда он, недолго думая, подал рапорт на имя нового министра внутренних дел СССР Круглова и попросился в запас. Сожалеть ему было не о чем — не таков он, Церетели, чтобы чего–то домогаться. Раз с ним не захотели иметь дело, ему, человеку чести, не о чем толковать с обидчиками!

Возвратившись в Тбилиси, Церетели сдал дела и, став пенсионером, спокойно прожил дома месяц с небольшим. Ждал он ареста или нет — трудно сказать, но когда 13 августа ему внезапно предъявили ордер, на его лице не дрогнула ни одна жилка. Спешно этапированный в Москву, Шалва Отарович явился для следователей сущей находкой: он совершенно не умел лгать и на прямо поставленные вопросы всегда давал правдивые ответы. А если его пытались унизить, он невозмутимо говорил то, что думал. Однажды его спросили, как он, безграмотный человек, мог занимать руководящие должности в органах ВЧК — ОГПУ — НКВД. «Не мне судить о степени собственной грамотности, — ровным голосом ответил Церетели. — Но одно знаю точно — чекистом я был грамотным».

Спросят — ответит, и все, дальше от него слова не дождешься. Поэтому о специальных операциях, в которых участвовал Церетели, впервые услышали от других арестованных.

С Рапавой мы, если помните, расстались в первых числах 1953 года в кабинете генерал–полковника Кобулова, где изнуренный семнадцатимесячным тюремным заключением Авксентий Нарикиевич узнал, что его освобождают из–под стражи и назначают министром госконтроля Грузинской ССР. Не столь уж сложно представить себе его тогдашнее состояние — ведь он вновь свободен и без промедления приобщен к власти. Значит, Лаврентий Павлович не держит на него зла!

В Тбилиси Рапаву ждала триумфальная встреча. Блюда грузинской кухни по вкусу и питательным качествам разительно отличались от тюремной баланды, марочные вина поднимали настроение, и Авксентий Нарикиевич еще больше воспрянул духом — черт возьми, мужчина в пятьдесят четыре года отнюдь не старик, есть время, чтобы пожить в свое удовольствие!

Но удовольствие продлилось всего лишь три месяца, после чего Рапаву арестовали и этапировали на Лубянку как члена банды Берии. «Что вы делали вместе с Берия либо по его преступным указаниям?» — спрашивали у него. Какое–то время Рапава запирался, а потом дал признательные показания:

«Летом 1939 или 1940 года, точно не помню, Л. П. Берия позвонил мне по телефону из Москвы и сказал, что в Тбилиси вместе с женой приедет наш посол в Китае Бовкун—Луганец, которого нужно хорошо встретить и поместить в санаторий в Цхалтубо. Одновременно мне было сказано, что прибудут два сотрудника НКВД, которых также нужно устроить в Цхалтубо.

Бовкун—Луганец прибыл поездом один, без жены, был мною встречен и помещен в дом отдыха Лечсанупра Грузии в Цхалтубо. Через день или два, точно не помню, прибыли сотрудники НКВД. Они сказали мне, что по указанию руководства должны ликвидировать Бовкуна—Луганца, что он — враг народа и, если его ликвидацию провести открыто, соучастники могут остаться в Китае. Далее мне было сказано, что Бовкуна—Луганца решено отравить.

Я позвонил по телефону Берия и доложил, что нецелесообразно проводить операцию по задуманному плану, так как внезапная смерть такого ответственного работника неизбежно повлечет за собой вмешательство врачей, вскрытие трупа и т. п. Берия ответил: «Я спрошу и сообщу». На второй день он сказал мне, чтобы сотрудники возвращались назад, а я арестовал бы Бовкуна—Луганца и доставил в Москву. Это указание Берия было мною выполнено скрытно, ночью, так что никто посторонний не знал об аресте.