Сергей Голяков - Рихард Зорге - Подвиг и трагедия разведчика

Зазвонил телефон. Он снял трубку. Кокетливый женский голос спросил:

— Клаус? Это я, Инге.

— Вы, детка, ошиблись.

— Не может быть! — Голос стал капризным. — Клаус так клялся! Еще вчера в полночь!.. — Женщина всхлипнула.

— Может быть, я смогу его заменить? — игриво, в тон, сказал Рихард.

— Это надо обсудить. Я еще позвоню вам.

Рихард прислушался к частым гудкам. Медленно повесил трубку.

"Значит, встреча состоится завтра, в двенадцать дня, в баре "Пивная пена" на Гедеманштрассе…".

Адрес, пароль и отзыв были оговорены еще в Москве. Завтра в полдень… Как же ему убить целых полтора дня?

Он снова проверил все вещи — не дай Бог, Катя сунула какой-нибудь амулет! — тщательно оделся и вышел на улицу.

Унтер-ден-Линден — "Улица под липами" — простиралась в обе стороны от отеля. Она действительно в четыре ряда была обсажена пышными липами и каштанами, широкая, прямая как стрела. Вдоль ее проезжей части, по которой в этот ранний час проносились иногда сверкающие автомобили, была проложена дорожка для верховой езды. На тротуары бросали отсвет зеркальные стекла дворцов, дорогих магазинов и кафе, строгих министерских и посольских зданий. На перекрестках чинно стояли полицейские. У пешеходных дорожек с высоких чугунных штанг на четыре стороны показывали время циферблаты часов.

Унтер-ден-Линден начиналась у Бранденбургских ворот, на которых восседала на своей триумфальной колеснице богиня победы Виктория, и обрывалась у Дворцовой площади. Это был правительственный, аристократический и деловой центр Берлина. Отсюда улицы радиально расходились во все стороны.

Красивая и чопорная, Унтер-ден-Линден вызывала у Рихарда враждебное чувство. Его тянуло с этой улицы на северо-запад, в район Веддинг, где так часто доводилось бывать ему прежде и где у него столько друзей. Именно поэтому он не должен туда идти…

Неторопливо, словно совершая утренний моцион, шел он по улице, глядя как будто только перед собой, но цепко подмечая все новое кругом. Вот промчались автомобили со свастиками прямо на капотах. Маскарад! В кузовах грузовиков лежали почему-то сваленные как попало книги. Освобождают помещение библиотеки под казарму?.. Потом, громыхая сапогами, прошел отряд юнцов в коричневых рубахах. Они были без оружия, только с резиновыми дубинками у пояса. И лишь у их предводителя, отсчитывавшего "Айн, цвай, драй!..", болтался на поясе пистолет.

"Не так уж и страшны", — снова подумал Рихард.

На стенах густо налеплены объявления и приказы — все под эмблемой орла и свастики.

Да, как Гитлер и рассчитывал, на мартовских выборах 1933 года он одержал полную победу — подлогами и террором набрал 17 миллионов голосов. Правда, и компартия собрала почти 5 миллионов. Но потом гитлеровцы арестовали депутатов-коммунистов, а их мандаты аннулировали, и 23 марта рейхстаг принял закон о наделении Адольфа Гитлера чрезвычайными полномочиями…

Рихард остановился у кинотеатра "Уфа-Палас". Над входом развевались фашистские флаги, но реклама обещала легкий, адюльтерный фильм "Маленькая обманщица". Утренние сеансы уже начались. У кассы толпились мелкие служащие, почтальоны, завершившие свой утренний обход, вполне солидные господа и дамы. В холле почему-то оказалось много все тех же коричневорубашечников — штурмовики.

Публика заполнила огромный зал "Паласа" почти до отказа. Свет погас. На экране замелькали кадры "Фильм-Вохе" — кинохроники национал-социалистов: открытие рейхстага, "День национального труда", марширующие колонны гитлеровцев. Выступает Гинденбург. Выступает Геббельс. Выступает Гитлер. Крики: "Хайль!.. Хайль!.."

Рихард оглянулся по сторонам: оказывается, кричали не только с экрана.

"Что это? Что с тобой, Германия?!" — Рихард чувствовал уже какое-то особое напряжение…

* * *

К вечеру он пришел на площадь Оперы. Со всех окрестных улиц сюда стекались люди: разодетые дамы и господа, клерки, служанки, дворники, торговцы. Не видно было только рабочих.

В центре площади, у памятника Вильгельму I, восседающему на коне, громоздилась гора книг. Широким кругом площадь оцепили люди в коричневых рубашках.

"Похоже на страшный суд инквизиции! И это — в двадцатом-то веке!" Рихард стал оглядываться, ища хотя бы на одном лице омерзение или гнев. Нет, все эти физиономии, мужские и женские, уродливые и миловидные, отражали только одно чувство — откровенный, прямо животный интерес к тому, что должно было произойти.

И началось. Оркестр грянул "Германия превыше всего!". Облитая бензином, полыхнула гора книг. Синие языки пламени взвились в небо.