Анатолий Иванов - Вечный зов (Том 1)

- Ты ранен, сынок? - спросил Савельев.

- Пустяки. Гусеницей скребануло. На пяток сантиметров бы правее - и мокрое место вместо головы. А так кожу только царапнуло да клок волос выдрало. Я счастливый.

Боец пошел впереди, шел быстро, уверенно, - наверное, он знал, куда идти.

- Лелька так и говорит: "Счастливый ты, Вась". Я спрашиваю: "Почему?" - "А потому что, говорит, я люблю тебя..." - Кружилин обернулся, подождал, пока подойдет Савельев, и сообщил строго: - А вообще-то мы пожениться договорились. Вот отслужу действительную - мне три месяца осталось - и сразу увезу ее в Шантару. В армию-то я из Ойротии уходил, там отец мой работал. А сейчас его опять в Шантару перевели. Приеду - и сразу свадьбу. А, здорово?

- Куда мы идем?

- Да, счастливый я, - продолжал Василий, усмехаясь. - Что тут было! Танки перепахали окопы, ушли, как только ихняя пехота вскарабкалась на высоту. Забегали, загалдели, стрельбу подняли. Добивали тех, кто еще живой. Я лежу, приваленный землей, одна голова наружи. Почему они меня не пристрелили? Потому, наверное, что морда вся в крови, думали, мертвый. А некоторых с земли повыдергивали, согнали в кучу. Кто мог идти, угнали куда-то, остальных очередями прошили. Все мне видно. Потом все ушли. Я мог бы засветло уползти, да через понтонный мост все шли и шли колонны ихних войск, автомобили, тягачи с пушками. Заметили меня с моста бы...

Он говорил и говорил не останавливаясь. Савельеву теперь неприятен был его голос. Радуется, что в счастливой рубашке родился, ишь расписывает как все радостно. И он невольно замедлил шаг. Кружилин через полминуты опять остановился. И когда Савельев подошел, парень вдруг качнулся, окровавленной головой уткнулся ему в грудь.

- Ты что, Кружилин?! Вася?!

- Я все видел, все видел... - не отрывая головы, сквозь рыдания проговорил Василий. - У танков гусеницы в крови, броня чуть не до башни кровью обрызгана... А за некоторыми кишки волочились... как мокрые веревки. Как же это, а? Как это случилось? Зачем, а?!

Парень рыдал, по-детски всхлипывая. Савельев, изумленный, ничего не мог сказать, только гладил красноармейца по плечам, по грязным, в засохшей крови, волосам.

- Ничего... ничего, сынок... Все будет хорошо. - Подумал и прибавил: - А ты, конечно, женись на этой Лельке. Обязательно, слышишь?

Василий молча оторвался от его груди, сгорбившись, быстро пошел к темной стене леса, почти побежал. Савельев тоже заторопился, боясь отстать, потерять его в темноте.

Он догнал бойца на опушке. Парень сидел на корточках перед каким-то человеком, лежавшим навзничь. Савельев нагнулся и узнал капитана Назарова.

- Вот... - ткнул кулаком Василий в сторону Савельева. - Папаша этот, что в машину ко мне заскочил. А больше никого...

- Ты, Кружилин, хорошо проверил? - Назаров тяжело, с хрипом, дышал, глаза его, кажется, были закрыты.

- Я весь бугор излазил, каждый труп в руках подержал. Нету больше живых.

- Хорошо, Кружилин. Молодец ты, Вася. Спасибо тебе... Только зря ты со мной возишься...

- Что вы, товарищ капитан! Вы еще на свадьбе у меня... обязательно должны...

- Пить... что-нибудь есть?

- Нету воды, товарищ капитан. Хотя, постойте. Там немец с фляжкой лежал...

Кружилин исчез в темноте. Назаров дышал все так же шумно и тяжело. Савельев сидел рядом, сжимая между колен винтовку. Никаких мыслей в голове почему-то не было. И радости оттого, что жив, что Кружилин раскопал и вытащил его, тоже не было.

- Вы, Савельев, как, целы? - спросил Назаров.

- Сам не пойму... В голове все шумит. А так...

- Если выберетесь, скажите моему отцу, напишите, что... В общем - сами знаете. Сами все видели, что мы могли, что не могли... А Кружилин зря меня сюда выволок. Ноги у меня перебиты. Обе. И плечо. И грудь.

Вывернулся из темноты Кружилин, присел возле капитана, начал поить из фляжки. Потом сказал:

- Надо в лес нам. Поглубже. А там видно будет. Должны же где-то быть наши. Слышите, товарищ капитан!

- Я слышу, Кружилин. Вы идите. Оставьте меня здесь. Это - мое приказание. Ясно?

- Куда яснее, - усмехнулся Василий.

Было, видимо, за полночь, в воздухе посвежело, потянул ветерок, относя куда-то за Сан запах сгоревшего тола, бензиновую вонь. Верхушки деревьев угрюмо шумели.

И этот же ветерок донес гул далекой канонады. Савельев почувствовал, что бледнеет, что в сердце начал проникать неприятный озноб. Кружилин стоял рядом, как столб, не шелохнувшись, даже капитан стал тише дышать - все прислушивались к этому далекому, неясному гулу.

- Это что же, а? Это куда же они прорвались, а? На сколько же километров?.. - растерянно произнес Кружилин. Он говорил как раз о том, о чем думал, бледнея, Савельев.