Анатолий Иванов - Вечный зов (Том 1)

- На...

Колька потянулся за папиросой, но Семен влепил ему по мокрому лбу звонкий щелчок.

- Ты... чего?

- Еще хочешь разок затянуться? Курильщик выискался! Губы обрежу.

- Ну и ладно... - обиженно проговорил Колька, сел, засопел. - А ты дурак. Верку-то проворонишь.

- Это почему?

- Потому... Яков Алейников, этот, что со шрамом, из энкаведе-то, свататься недавно к ней приходил.

- Что-о?!

- Вот тебе и что! - со злорадством протянул Колька. И помолчав, начал со смешками рассказывать: - Это просто кино было. Сперва немое. Пришел он и сел молчком возле стола. Мать побледнела, глядит на него во все глаза, ажно мигать забыла. Верка почему-то зачала рот то открывать, то закрывать, прижалась в угол, точно ее кто щекотать собрался. А этот Алейников трет и трет свой синий шрам. И молчит, значит... Смехота. Ну а потом звуковое началось. Алейников говорит: "Вы извините... Я, собственно, и потому что - насчет Веры..." И-их, Верка вскрикнула, точно ее и впрямь щекотнуло... А Алейников: "Я, говорит, человек не молодой, конечно, но давно наблюдаю за вашей дочерью..." Это он матери моей. И вот пришел, говорит, поскольку Вера нравится мне. Ухаживать и все прочее, как оно делается, я, говорит, не в тех летах, и неудобно, дескать, потому решил прийти сразу и все обсказать... А вы, говорит, подумайте, я не тороплю с ответом... Гляжу, а у Верки уши краснеют, как соседские помидоры, и щеки раздуваются, распухают на виду. Потом ка-ак она порскнет в свою комнату! Вот, понял?

- Ну... а дальше? - глухо выдавил Семен.

- А дальше - не знаю. Мать меня вытурила из избы, - с сожалением произнес Колька. И с прежним злорадством добавил: - С тех пор Верка и закопошилась ночами-то. Понял?

Папироса жгла Семену пальцы, но он не замечал этого. Сидел и слушал, как журчит Громотушка. А мыслей никаких в голове почему-то не было. Он не мог понять - хорошо или плохо, что к Вере посватался Алейников, рад он или обижен чем-то?

- А не врешь ты?

- Чего мне... Слушай, а как ты насчет фронта? На военкома-то Григорьева пожаловался секретарю? Ты же хотел.

- Отстань.

- Чего - отстань? Я тоже пожалуюсь. Он меня тоже из военкомата, паразит, ни с чем выпроводил.

О том, как его "выпроваживали ни с чем" из военкомата, Колька рассказывал часто. Было это через неделю после проводов мобилизованных на фронт. Колька с утра пришел в военкомат, потолкался в коридоре среди людей и сунул крючковатый нос за обитую зеленой клеенкой дверь. В комнате за столом сидел человек с глубоко изрытым оспой лицом, с двумя шпалами на петлицах, вокруг стола толпились еще несколько военных.

- Здрасте, - сказал Колька, пошаркал пальцем под носом. - Я вот пришел. Кто тут военком Григорьев-то?

- Ну, я, допустим, - сказал человек с двумя шпалами на петлицах.

- Инютин Николай моя фамилия. Я насчет отправки на фронт. Добровольно. Когда эшелон будет, узнать. И еще в кавалерию, если можно, записать меня.

- Ясно. Молодец ты, Инютин Николай. Сколько тебе лет?

- Мне-то? Восемна... девятнадцать вот-вот будет. Я рослый.

- Это мы видим. А где живешь?

Колька сказал.

Григорьев встал, подошел к нему, положил руку на плечо.

- В общем, ты, Николай, хороший парень. Врешь вот только здорово, это плохо. А до фронта тебе еще подрасти годика три-четыре надо. Давай договоримся так - ты получше в школе учись, а я об тебе помнить буду. Договорились?

- Это что же, значит, не берете? - сообразил Колька.

- Значит, не берем пока. Не детское дело война-то, товарищ Инютин Николай.

- Какой я ребенок вам?

- Ладно, ладно, договорились ведь. Ступай домой. - И Григорьев легонько подтолкнул Николая к двери.

- Я жаловаться буду, понятно! - пятясь, выкрикивал он. - Я Климу Ворошилову жалобу напишу. Или самому Сталину... Или в райком пожалуюсь.

Последние слова он выкрикивал, стоя уже в коридоре, перед плотно закрытой дверью. С досадой плюнув на затоптанный пол, побрел домой.

В первое время после этого Колькиному негодованию не было границ.

- Вот ведь паразит какой, недаром корявый. Оспа - она таких злыдней и метит! Года четыре, говорит, подрасти надо. Англомерат проклятый! - кипятился он перед Димкой и Андрейкой.

- А что это такое - англомерат? - спрашивал Андрейка.

- Англомерат-то? Ну, это вообще... - презрительно махал рукой Инютин. - А он даже еще хуже.

Димка слушал разглагольствования Кольки обычно молча, наклонял большую голову книзу, будто искал что на земле. Только раза два или три он обрывал товарища:

- Заткнись ты. Кавалерист выискался! Придет время - и без спросу заберут. - И почему-то добавлял всегда: - А то забыл, как райкомовский жеребец тебя звезданул?