Анатолий Иванов - Вечный зов (Том 2)

- Гань... Тебе и правда Колька... просто так?

Она лишь выдернула молча свои пальцы из его ладоней.

- А он хороший, Колька... Добрый, - помедлив, произнес Димка.

- Пойдем, Дима... Поздно уже.

Она поднялась, отряхнула платье. Но он как сидел, так и продолжал сидеть, не шелохнувшись. Потом пошевелился, но и тут не встал, а опустил голову и стал смотреть в землю между колен.

- Наши уже спать легли. Володька, наверно, хватился нас.

- Ты как думаешь, Гань, люди всегда были такими маленькими?

Этот странный вопрос снова поверг ее в изумление.

- Ты и в самом деле ненормальный! Ну, великаны были... в сказках. Или вот... По истории мы проходили древнегреческие мифы...

- Мифы... А может, это все правда?

- Да ты что?

- А тогда откуда же он взялся?

- Кто?

- Он, - еще раз повторил Димка, приподнял голову, поглядел куда-то вперед, где в небе была вырезана черная дыра. Ганка тоже повернула голову, но видела теперь не дыру в небе, а обыкновенные горные вершины, над которыми проглядывали уже первые звездочки.

- Я люблю, когда звезд много, - вымолвил Димка негромко. - А он смотрит, смотрит на них... Глядит тоскливо. Будто высмотреть чего хочет... Или ждет кого-то.

- Да кто он-то? - взмолилась девушка. И в голосе ее было теперь не удивление, в нем прозвучала откровенная тревога.

Димка это уловил, грустно усмехнулся.

- Я не спятил, не бойся. А ты приглядись. Вон нос его торчит, губы... подбородок. А волосы он будто в Громотухе мочит... Его увидишь, когда только приглядишься.

Ганка опять повернулась лицом к Звенигоре. Повернулась - и сердце ее сразу пронзило холодком, в груди что-то дрогнуло, в ушах поплыл, долетая из неведомых далей, а может, пробившийся вдруг из-под земли переливчатый звон: очертания каменных вершин Звенигоры действительно напоминали огромное, невообразимых размеров человеческое лицо, опрокинутое к небу. Не очень крутой, но и не плоский лоб, переносица, нос... Губы были сложены скорбно, в какой-то вековечной и безмолвной муке. Крайняя слева скала - подбородок - обрывалась вниз тоже не отвесно, а с изгибом и переходила в шею. Еще левее, там, где, соответственно размерам опрокинутой на землю каменной фигуры должна была быть грудь, чернели почти уже неразличимые во мраке верхушки деревьев.

Увидев все это, Ганка с минуту стояла безмолвная. И Димка молчал. Он, все еще сидя под сосной, глядел то на нее, то на гигантское каменное лицо, смотрящее в ночное небо. Затем поднялся. Девушка качнулась к нему, прижалась. Тело ее подрагивало.

- Страшно. Прямо жутко, - прошептала она.

- Это без привычки, - успокоил он ее. - А так - просто грустно.

- А чего он... ждет?

- Не знаю. Может, того, кто встать ему поможет. Развяжет его.

- Разве... разве он привязанный?

- А как же, - вздохнул Димка. - Там, где шея, дорога через увал проходит. Как ремень. И дальше, где его грудь... Он давно тут лежит, может, сто тысяч, может, сто миллионов лет. И грудь вон лесом заросла. А через тот лес, я знаю, тоже дорога есть. В Казаниху ведет. Тоже как ремень. И через ноги его, наверно, через руки... Он крепко привязанный к земле.

Они постояли молча. Желтая полоска, окаймляющая горные вершины, совсем растаяла, потухла, и каменное человеческое лицо, опрокинутое к небу, стало еще таинственнее.

Девушка потихоньку отстранилась от Димки и пошла. Он двинулся за ней неслышно, и, когда догнал, она остановилась и сказала:

- Димка! Ведь я тебя совсем не знаю... оказывается!

Он, заложив руки в карманы стареньких штанов, голой пяткой будто вдавливал что-то в землю.

- Оно все оказывается... Я думал, что не люблю Семку, старшего брата.

- Что ты?! - протестующе воскликнула Ганка. - Он хороший.

- Ну да... Только мы жили до войны этой... Он - по себе, и я - по себе. Отец его не любил, и я... Ну, как-то так, брат и брат, а больше ничего. А сегодня ты крикнула: "Письмо!" И я... Это непонятное. Я думал, похоронная...

Он говорил сбивчиво, почему-то волнуясь.

- От него, что ли, письмо?

- Нет... Дядя Поликарп Кружилин получил от кого-то. А в письме про Семена. И газетная статья - как Семен и дядя Иван, Володин отец, одиннадцать танков подбили.

- Сколько?!

- Одиннадцать. И фотографии их в газете нарисованы.

Димка стоял теперь вполоборота к девушке и смотрел в сторону Звенигоры. От сосны они ушли недалеко, может быть, всего метров двести, но очертания каменных вершин человеческого лица теперь не напоминали даже и отдаленно, в темно-фиолетовом небе просто торчали беспорядочные черные зубья.

- Он... он исчез, - прошептала удивленная Ганка.