Анатолий Иванов - Вечный зов (Том 2)

Алейников знал, что не промахнется. Он прицелился немецкому шоферу в висок.

Когда щелкнул выстрел, Григорий Еременко, мгновенно сцепив пальцы поднятых над головой рук, обрушил сверху страшный удар в шею обыскивавшего его офицера. Позвонки хрустнули, немец, выронив пистолет, повалился. Несмотря на это, Григорий схватил его левой рукой за волосы, а ладонью правой еще раз, для страховки, рубанул по шее. Не теряя времени, сдернул с него плащ, легко забросил тело немца на заднее сиденье автомобиля. Алейников скачками бежал к машине. Еременко нагнулся над немецким шофером, торопливо расстегнул на нем шинель... Через мгновение рядом был Алейников.

- Ловко вы его, товарищ майор, точно в висок! - воскликнул Еременко, торопливо натягивая на себя немецкую шинель, и как-то неуместно даже хохотнул.

- Быстрее! - задыхаясь, проговорил Алейников. - Давай...

Туда же, на заднее сиденье, они втиснули и шофера-немца. Григорий сдернул с него пилотку, поморщился:

- Воняет, зараза.

И полез за руль. Мотор автомобиля еще работал.

Алейников поднял с земли фуражку немца и его пистолет. Уже на ходу машины он накинул черный плащ себе на плечи, потом просунул руки в рукава.

В это время из лощины выполз первый немецкий танк...

...Подъезжая к Жерехову, Алейников почему-то вспомнил этот случай и улыбнулся. Да, тогда они ловко вывернулись. Минут двадцать они ехали впереди немецкой танковой колонны, не вызывая у фашистов никакого подозрения. Потом впереди, на развилке, увидели озябшего немецкого регулировщика - тот тоже ничего не заподозрил, указал направление и даже отдал честь.

- В самое-то ихнее логово нам вроде бы и ни к чему, - пробормотал Еременко еще минут через пять.

- Проедем еще немного. Черт их знает, на сколько километров они прорвались, - ответил Алейников спокойно.

В тот раз немцы вклинились в нашу оборону километров на сорок, и из зоны прорыва они с Григорием выбрались уже к вечеру, пешком, бросив машину вместе с трупами двух фашистов в густо заросшей балке...

Жерехово когда-то было цветущим и большим, дворов на четыреста, селом. Немцы, определив в нем центр Жереховского уезда во главе со штандартенфюрером Лахновским, убравшимся сейчас со своей армией за Орел, в село Шестоково, хозяйничали тут почти два года, большую часть домов сожгли или разобрали для оборудования блиндажей и прочих оборонительных сооружений. Освободили его нынче в феврале, бой за село был особенно жесток, оно несколько раз переходило из рук в руки, жалкие остатки построек были почти начисто уничтожены огнем и снарядами. Сейчас в Жерехове едва ли можно было насчитать десятка полтора хотя и почерневших, но все-таки уцелевших зданий. Всюду, куда ни взглянешь, пепелища, пепелища на месте домов, посреди пепелищ, как повсюду, уныло торчат то более или менее целые, то полуразрушенные печки, с которых дожди давно смыли побелку.

На окраине Жерехова, в измызганной и переломанной колесами и гусеницами молодой березовой рощице, несколько танков заправлялись горючим. На ободранных и перекрученных деревцах кое-где оставались еще листья. Они жалко и беспомощно трепетали под слабым ветерком. "Вот и роща разделила судьбу деревни", - больно застонало в мозгу у Алейникова. И ему почему-то вспомнились ни с того ни с сего Громотушкины кусты в Шантаре, сама речка Громотушка, не замерзающая даже в самые лютые морозы, и Вера Инютина, с которой он встречался в зарослях на берегу этой речки. Когда же это было? Давно-давно... Где сейчас Вера? Как она? Все же она оставила в его душе больной и до сих пор не заживающий след. Конечно, сейчас он относится к Вере как-то не так, как раньше, в те времена, когда ходил к ней на свидания. Многое стало теперь ему отсюда виднее. Он-то влюбился без памяти, но она... Конечно, чувства настоящего, искреннего у нее не было к нему. Просто ей льстило, что в нее влюбился, как мальчишка, он, Алейников Яков, "страшный" человек в районе. И вообще, она женщина, которая... Да бог с ней, какая бы она ни была. Все-таки она, его чувство к ней, возникшее неожиданно, как-то разжало ту страшную пружину, которая сдавливала сердце до того, что от боли хотелось выть волком, попавшим в капкан. И он, Яков, благодарен ей. Она, хотя этого никому невозможно объяснить, тоже была причиной тому, что он оказался на фронте. Он хотел попасть в обычную строевую часть, в пехоту, но это оказалось невозможным. И вот он занимается здесь, на фронте, тем же, по сути, делом, что и раньше. Но какая разница! Теперь ему опять ясно, кто свой, а кто враг...