Егор Иванов: Честь и долг (Вместе с Россией - 3)

Когда из столовой вышел маленького росточка дворцовый комендант Воейков, зять Фредерикса, и по-приятельски кивнул снизу вверх долговязым великим князьям, которых он, очевидно, уже сегодня видел, общество без особого чинопочитания стало разбиваться на две шеренги. Воейков обошел всех, поздоровался и с Соколовым.

Бесшумно растворились двери, у которых стоял Фредерикс, все смолкло, и появился царь. Он был в форме Ширванского полка - в суконной рубахе, брюках защитного цвета и в сапогах с красными отворотами.

Соколов в своей шеренге был восьмым. Царь сначала переговорил с Сергеем и Георгием Михайловичами, стоявшими ближе, затем двинулся вдоль строя.

Пока царь не спеша приближался к нему, Алексей мог близко рассмотреть того, кому присягал, словно Отечеству, "не щадить живота своего". Николай Александрович Романов не вышел ростом и статью. Довольно правильные черты лица его нельзя назвать красивыми, а желто-табачный цвет бороды и усов с рыжиной выглядели просто крестьянскими. Довольно толстый нос, а голубые невыразительные глаза, лишенные интереса и мысли, казались просто каменными.

В душе у полковника Соколова не шевельнулось ничего святого, не поднялось трепетного волнения, когда самодержец подошел к нему. Алексей поймал себя на мысли, что он уже иначе, чем четыре года назад, когда впервые представлялся ему, смотрит на этого человека.

"Вот я и лишился иллюзий!" - отметил мысленно Алексей, внешне еще больше подтянувшись и браво выпятив грудь с многочисленными военными наградами.

Царь остановился подле полковника, в каменных его глазах можно было уловить вопрос.

- Помощник генерал-квартирмейстера штаба Западного фронта полковник Соколов! - отрапортовал Алексей Алексеевич.

- Помню, гусар, тебя и твою победу на конкур-иппике в двенадцатом году, - сказал царь с глупой улыбкой. Или она только показалась такой Алексею теперь? Громадные длинные брови Николая еще больше поднялись в вопросе:

- А где знаки ордена Белого Орла, который я тебе пожаловал тому два месяца назад за храбрость? - уставился он на ордена Соколова.

Алексей не ожидал такого поворота, но нашелся и сказал истинную правду:

- Ваше императорское величество, знаки ордена купить я не посмел, а казенные еще не прислали!..

Царь полуобернулся к Фредериксу, следовавшему за ним по пятам:

- Распорядитесь!

И затем, без перехода, вновь поднял глаза на рослого Соколова:

- Поздравляю тебя генерал-майором!

Соколова точно молния ударила, он онемел. Мгновение длилось вечность, пока Алексей пытался вспомнить какую-либо формулу благодарности. Наконец застрявшие в памяти откуда-то слова: "Повергаю глубокую благодарность за высокомилостивую оценку моей работы!" - вырвались из его уст.

Государь, казалось, и не ждал их. Он подал наконец свою руку, слабо ответил на пожатие Соколова и перешел к французскому представителю при штаб-квартире российской армии, однорукому генералу По.

Фредерикс тоже поздравил Соколова. Только теперь Алексей понял, что имел в виду старая развалина, когда столь долго плел что-то об орденах и наградах. Министр намекал на то, что Соколов мог бы и сам купить знаки ордена, коль скоро о награждении было объявлено, а не ждать, когда они поступят к нему за казенный счет.

Шествие царя вдоль строя продолжалось. Гофмаршал князь Долгоруков шел за министром двора и указывал по карточке, которая белела у него в руках, кому куда сесть. Место царя отмечено в ней красными чернилами, словно кровью.

Соколов еще не пришел в себя от неожиданности, как оказался за столом между двумя генералами, судя по свитским вензелям, членами императорской фамилии.

Сложные чувства бурлили в его душе. Конечно, это была радость, ибо какой солдат не мечтает стать генералом. Он давно уже понял, что присягал на верность Отечеству, а не лично царю, но элементарное чувство человеческой благодарности оттеснило на время убеждение, что император - просто ничтожество, неспособное не только руководить огромным и великим государством и его народами, но не поднимается своим уровнем мышления выше батальонного полковника Преображенского полка. Вместе с жалостью к России, имевшей во главе этого упрямого и недалекого солдафона, испытывавшего вредное влияние жены, недобросовестных советчиков, покровительствовавшего разным проходимцам, звучала еще в душе Алексея привычная нота послушания начальникам, нота верности долгу, верности символам государственной власти знамени, гербу, гимну... Соколов сознавал, что он служит в армии хотя и формально, но предводительствуемой этим лицом, в его руках сосредоточена огромная самодержавная власть, символом которой он является в глазах 150 миллионов своих подданных.