Евгения Яхнина - Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья

- Скажите, кто здесь распоряжается?

- Народ!

- Распоряжается народ!.. - с некоторым сомнением повторил Шарль. - А где же все те, кто так хорошо выступает в Пале-Рояле? Камилл Демулен, например... Или этот Робеспьер, о котором столько рассказывал Адора?

Жак испытывал те же сомнения, что и Шарль, только не решался их высказать вслух. Он все же нашелся и ответил:

- А ты думаешь, мало у них дела в Национальном собрании, особенно сейчас. Ведь такие, как Робеспьер, заседают там день и ночь... Надо подготовить новые законы, чтобы во Франции была Конституция... Да, да, не смотри так на меня. Отныне народ будет править вместе с королем.

По мере того как Жак говорил, он и сам начинал верить в свои слова.

Однако разговоры разговорами, а надо было не отставать от других. Жак подмигнул Шарлю, и на улицу юноши вышли уже с ружьями за плечом. Им недоставало теперь только пуль, но те, кто были более предусмотрительными и не ждали ничьих разрешений, тут же поделились с ними дробью.

Незнакомец был прав. Жак и Шарль скоро это поняли: сегодня всем, что происходило, распоряжался народ. И поэтому, никого не спрашивая, ни с кем не советуясь, они пошли, куда все - к Бастилии.

Ох, эта Бастилия! Недаром ее поминали во всех наказах, требуя, чтобы ее смели с лица земли. Когда-то ее назначение было защищать Париж от чужеземцев и от нападений крупных феодалов. Но при последних королях она стала оплотом монархии, символом произвола. Как ненавидели ее все, кто собрался сейчас для того, чтобы ею овладеть, сокрушить, разнести по камню!..

Пока же она стояла еще во всей своей мощи. В конце Сент-Антуанской улицы высились восемь мрачных, тяжелых башен. В башнях на большом расстоянии друг от друга были пробиты узенькие оконца. На каждом тройной ряд решеток; отверстия одного ряда не совпадали с отверстием следующего, так что окна почти не пропускали света. Верхушки башен смотрели в небо красиво вырезанными острыми зубцами.

Вход в самую крепость был с Сент-Антуанской улицы. Здесь стояла передовая караульня, в которой днем и ночью сидел часовен. По первому подъемному месту, перекинутому через глубокий ров, входили в первый двор. Здесь был вырыт второй ров, через него также перекинут подъемный мост, который вел во второй, так называемый комендантский двор. Перед вторым двором была своя караульня. А всего, для того чтобы проникнуть в крепость, надо было пройти два подъемных моста и пять ворот. Все ворота охраняли часовые. Кроме того, в Бастилии был двор для прогулок заключенных и множество разных строений, переходов и галерей, в которых впору было заблудиться и тому, кто был здесь своим человеком.

Вот какова была Бастилия! Вот что предстояло сокрушить французскому народу!

- Тираны народов! Убийцы! Сгиньте с лица земли! Ваше царство кончилось! Трепещите! - крикнул кто-то.

А другой голос, совсем рядом с Жаком, отозвался:

- Эх, песню бы! Хорошую, зовущую на дело! Хочется петь!..

И Жаку показалось, что это высказали вслух его собственную мысль. Действительно, недоставало песни, зовущей на бой. Она была создана позднее и стала известна под названием "Марсельеза".

Друзья прислушивались к тому, что говорили кругом.

- А комендант-то выставил пушки. Глянь, торчат из всех бойниц!

И в самом деле, угрожающие жерла пушек на башнях крепости смотрели прямо на Сент-Антуанское предместье.

- Потеснитесь! Потеснитесь! Пропустите делегацию!

Это была уже не первая делегация. Их посылали различные округа столицы, требуя чтобы комендант де Лоне снял пушки. Но комендант даже не принял представителей народа, не захотел внять их голосу. Однако отказаться принять делегацию Ратуши де Лене не решился.

Ратуша требовала, чтобы комендант убрал с башен пушки, опустил подъемней мост, дал возможность делегатам пройти к нему в крепость. А главное требование заключалось в том, чтобы в войска, охраняющие Бастилию, были включены отряды милиции, подчиняющиеся непосредственно Ратуше. "Ибо, - говорилось в бумаге, которую бережно держал в руках один из делегатов, - в Париже не должно быть иной военной силы, кроме той, которая будет сосредоточена в руках Комитета парижской милиции".

Но комендант отнюдь не намеревался уступать, он только желал выиграть время. "Достаточно, чтобы один снаряд атакующих попал в погреб, где хранится порох, и мы все взлетим на воздух! - думал он. - Этого допустить нельзя. Но... и не такие простаки, как этот сброд, попадались на удочку хитрости". И тут же пригласил депутатов к столу позавтракать.