В этот период существования лагерей допускалась работа политических заключенных по специальностям (бухгалтеры, инженеры, научные работники, художники, артисты, библиотекари и т. д.), но только после того, как они проработали соответствующее время на тяжелых физических работах. Однако это было возможно только при крупных управлениях лагерей. В лагерях, отдаленных от центральных пунктов управления, положение заключенных оставалось по-прежнему исключительно тяжелым.
На лесосплаве, лесопогрузке, лесоповалке, земляных работах и т. д. каждый заключенный должен был ежедневно выполнять чрезвычайно тяжелую норму, выработать которую способен только физически сильный человек, всю жизнь занимавшийся физическим трудом и имеющий сноровку в том или ином его виде. Процент выполнения нормы отзывался пропорционально и на получении продуктового пайка. Выполнивший 70 или 50 процентов нормы получал 70 или 50 процентов пайка. При выполнении 30 процентов нормы или при отказе от работы выдавался минимум, состоявший из 300 гр. хлеба и чашки "баланды" -- супа. Постоянное невыполнение нормы влекло за собой постоянное уменьшение рациона, полное обессиливание, заболевание и, как правило, смерть.
К этому необходимо добавить, что работа не прерывалась летом в самый сильный дождь, зимой в самые сильные морозы. Рабочий день достигал летом 12 часов, а зимой для работников леса несколько сокращался из-за ранней темноты и боязни побегов заключенных во время работы. Нередко от лагеря до места работы было расстояние в 10 -- 15 км, которое заключенные проходили пешком.
Если в отдельные периоды начальство и охрана и не прибегали к побоям заключенных, то само душевное состояние последних от духовной депрессии, тяжести работы и постоянного недоедания было настолько подавленным, что многие в крайнем отчаянии нарочно ранили себя во время работы в лесу -отрубали себе пальцы на руках и на ногах и даже самые кисти рук, а зимой сознательно раздевались и обмораживали ноги. Это явление приняло массовые размеры и называлось на языке лагерного начальства "саморубством". С саморубами началась серьезная борьба. Им, как правило, увеличивался срок заключения за так называемый "лагерный саботаж": к сроку в 10 лет прибавлялось еще 5, к срокам в 8 и 5 лет прибавлялось 3 года. Однако явления саморубства и самообмораживания окончательно искоренены не были, только заключенные впредь делали увечья так, будто бы это случилось не по их вине, а вследствие несчастного случая (при падении деревьев, обрубке сучьев и т. д.).
Отказавшихся от выхода на работу запирали во внутрилагерный изолятор; зимой он не отапливался и заключенных, сажая в него, раздевали до нижнего белья. В некоторых изоляторах вместо нар были набиты тонкие брусья, сидеть на которых было мучительно; называлось это отправкой "на жердочки".
Умирали в лагерях, главным образом, старики и молодежь. Молодежь от того, что в ней ярче и активнее проявлялся дух противоречия и сопротивления. Она чаще наотрез отказывалась от работы, сидела во внутренних изоляторах, простуживалась и массами умирала от туберкулеза, воспаления легких и других болезней.
Освобождение от работы по болезни санчастью производилось только при повышенной температуре; при болезнях, вызывавших ослабление и падение температуры, освобождения не полагалось, да и разобрать болезненное состояние заключенных санитарная часть могла не всегда, т. к. заведующих на отдаленных командировках, имеющих настоящее медицинское образование, было очень мало. Заведующие санитарными частями были обыкновенно санитары. Иногда, после особо тяжелого зимнего сезона, в лагерях организовывались "слабосильные команды", использовавшиеся на более легких работах при неуменьшенном пайке.
Обычно в лагерях, как правило, к 70 -- 80 процентам политических заключенных примешивалось 20 -- 30 процентов уголовников-рецидивистов. Делалось это из особых соображений. Внешняя охрана и лагерное начальство во внутреннюю жизнь лагеря не вмешивалось, и внутри лагеря царил полный произвол. Сравнительно небольший процент рецидивистов постоянно терроризировал политических, беспощадно их обкрадывая и избивая, поэтому политические неохотно оставались в лагере в рабочее время, если к этому даже представлялась возможность; большинство же уголовников, без существенных последствий для себя, на работу не выходило. Таким образом произвол и избиение политических заключенных со стороны начальства и охраны фактически были передоверены уголовникам.
Читать дальше