Наталия Нарочницкая - Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну

Затишье после того, как 28 июня Риббентроп, по его выражению, «запустил блоху в ухо Сталину», было прервано 24 июля приглашением Г. Астахова в МИД Германии для ознакомления с точкой зрения правительства рейха на возможные этапы перестройки отношений двух стран. Глава дипломатического ведомства, сообщил Шнурре, представлял себе этот процесс так: сначала успешные торгово-кредитные переговоры, затем нормализация по линии прессы, культурных связей и т. п., наконец, политическое сближение. Германская сторона обеспокоена, что Молотов уклоняется от конкретного обмена мнениями с Шуленбургом, а советские представители в Берлине не отвечают на вопросы Вайцзеккера, которыми «интересуется сам фюрер». Если Москва, закончил Шнурре, не готова к обмену мнениями на уровне руководителей, почему бы не попытаться сдвинуть процесс с мертвой точки «людям, менее высокопоставленным».

2 августа Астахова затребовал к себе Риббентроп. Министр настойчиво проводил мысль, что между Балтийским и Черным морем нет проблем, не поддающихся решению. «На Балтике, — по словам Риббентропа, — достаточно места для обеих стран, и русские интересы здесь не обязательно должны сталкиваться с немецкими. Что до Польши, то «Германия наблюдает за событиями внимательно и хладнокровно, но расплата за провокации последует в течение недели». Министр намекнул на желательность достижения взаимопонимания с Москвой в преддверии любого оборота. Он заметил также, что имеет «свою точку зрения на состояние советско-японских отношений» и не исключает здесь модус вивенди.

3 августа поверенного в делах опять вызвали в МИД. По заданию министра, К. Шнурре «уточнил и дополнил» разговор, состоявшийся накануне. Если советская сторона желает улучшения отношений, то не может ли она назвать вопросы, которых хотела бы коснуться при обмене мнениями? Германская сторона готова сделать это. Высказывалась просьба уточнить, кто с советской стороны мог бы быть уполномочен вести диалог. Предпочтительным местом проведения обмена мнениями был бы для немцев Берлин, поскольку данное направление политики в поле зрения лично Гитлера. Наконец, с учетом скорого объезда Риббентропа в летнюю резиденцию он рассчитывает хотя бы на подтверждение того, что Москва в принципе готова к переговорам.

О степени нетерпения Берлина свидетельствовало предписание Шуленбургу немедля запроситься на прием к Молотову и сдублировать разговор Риббентропа с Астаховым. Встреча состоялась 3 августа. Как докладывал посол, внешне нарком держался свободней, однако, и на сей раз не показал желания двигаться навстречу по существу. Реагируя на призыв посла не ворошить прошлого и подумать о нехоженых тропах, Молотов увязал возможность сделать это с получением удовлетворительных разъяснений по трем пунктам: антикоминтерновский пакт, поддержка Германией агрессивных действий Японии, попытки вытеснить СССР из международного сообщества. 4 августа Шуленбург телеграфировал в МИД Германии: СССР «преисполнен решимости договариваться с Англией и Францией».

Нелишне отметить: перед встречами с Риббентропом, Вайцзеккером или Шнурре Москва не оснащала Г. Астахова деловыми инструкциями. В. М. Молотов наставлял подчиненного, что тот поступает правильно, ограничиваясь выслушиванием заявлений собеседников и обещанием сообщить их содержание в Москву. Установлено три случая отсылки полпредству не слишком внятных, но все же ориентировок по проблематике улучшения отношений между СССР и Германией. 4 августа Астахову было сообщено: продолжение обмена мнениями об улучшении отношений желательно; что касается прочих пунктов, поднятых Риббентропом, то «многое будет зависеть от исхода ведущихся в Берлине торгово-кредитных переговоров».

4 августа из уст Шнурре впервые прозвучали слова «секретный протокол». Молотов сразу предостерег Астахова: «Считаем не подходящим при подписании торгового соглашения предложение о секретном протоколе», ибо «неудобно» создавать впечатление, что «договор, имеющий чисто кредитно-торговый характер… заключен в целях улучшения политических отношений. Это нелогично и, кроме того, это означало бы неуместное и непонятное забегание вперед».

Наконец, откликаясь на аналитическую записку Г. Астахова, в ней дипломат привлекал внимание к опасности вероломства Берлина и вместе с тем излагал свое видение «объектов», которые немцы собирались затрагивать в политическом диалоге, Молотов отстучал еще одну телеграмму: «Перечень объектов, указанный в Вашем письме от 8 августа, нас интересует. Разговоры о них требуют подготовки и некоторых переходных ступеней от торгово-кредитного соглашения к другим вопросам. Вести переговоры по этим вопросам предпочитаем в Москве».