Олег Абакумов - Третье отделение на страже нравственности и благочиния [Жандармы в борьбе со взятками и пороком, 1826–1866 гг.]

По словам Е. П. Самсонова, А. Х. Бенкендорф молча выслушал рассказ А. Ф. Львова о случившемся, а после возвращения от императора поручил написать министру финансов Е. Ф. Канкрину отношение, обязывающее его по высочайшему повелению создать при министерстве следственную комиссию для выяснения обстоятельств противозаконного поступка чиновника Ф., включив в нее жандармского штаб-офицера.

Через несколько дней министр финансов прислал ответ, в котором сообщал: «Лично зная с давнего времени г-на Ф-ва за отличнейшего во всех отношениях чиновника, я счел нужным предварительно назначения формального следствия, согласно высочайшей воли, допросить его лично о происшествии, по которому он обвиняется в лихоимстве и так как он положительно отвергает всякое вводимое на него нарекание, то я нахожусь в необходимости покорнейше просить […] прислать ко мне полковника А. Ф. Львова, как подкупателя, для очной ставки с Ф-м, обвиняемом во взяточничестве» [326] Там же. С. 140. .

Такой поворот дела сильно расстроил А. Ф. Львова, знавшего, что «дающий взятку (подкупатель) подвергается одному и тому же наказанию, как и берущий». Оставалось надеяться только на то, что граф А. Х. Бенкендорф — «рыцарь чести, не выдаст он честного человека на поругание мошенникам». И действительно, А. Х. Бенкендорф продиктовал Е. П. Самсонову новое отношение к Е. Ф. Канкрину. В нем сообщал, что по докладу императору письма министра о присылке к нему А. Ф. Львова для очных ставок «Его Величеству благоугодно было приказать мне передать вашему сиятельству собственные его слова: „Скажи от меня графу Канкрину, что я не хуже его знаю Русские законы; но в настоящем случае приказываю смотреть на действия Львова как мною разрешенные и потому оставить его в покое и к следствию не привлекать“. Кроме того, император предписал следственной комиссии провести „и тщательное расследование настоящих средств жизни Ф-ва со способами, которые он имеет на приобретение оных“» [327] Там же. С. 141–142. .

Заседания комиссии выглядели довольно абсурдно. Чиновник Ф. все обвинения отрицал. Представитель корпуса жандармов указывал, что его показания могут опровергнуть А. Ф. Львов и еще два свидетеля. А председательствующий заявлял, что «мы имеем высочайшее повеление не привлекать А. Ф. Львова к следствию, а потому ни он, ни его агенты спрошены быть не могут» [328] Там же. С. 142. . Таким образом, чиновник Ф. Был признан… невиновным. При рассмотрении второго вопроса — о способах жизни члену комиссии — жандармскому полковнику удалось доказать, что «за неимением ни за собой, ни за женой, ни наследственного, ни благоприобретенного состояния, и никогда не получая за службу более двух тысяч рублей в год содержания, г. Ф-ву невозможно было (как оказалось) жить в двухтысячной квартире, держать экипаж, своих лошадей и многочисленную прислугу, без темных, сокрытых им источников» [329] Там же. . В этом случае комиссия вынуждена была признать чиновника «заслуживающим сильного подозрения» [330] Там же. .

По представленному докладу последовало высочайшее повеление: отставить надворного советника Ф-ва от службы и отправить его на жительство в город Вятку. Мемуарист прибавлял, что как говорили, «он выехал из Петербурга на великолепном дормезе на шестерке лошадей!» [331] Там же. С. 143. . Даже высшее покровительство не позволило наказать взяточника по суду.

О бесперспективности этого способа привлечения к ответственности А. Х. Бенкендорф вновь докладывал императору в 1837 г.: «Судебное же преследование и обнаружение лихоимства представляется, как мы уже неоднократно замечали, совершенно невозможным; оно всегда прикрывается формами закона и всегда остается ненаказанным. Оно видимо, но недосягаемо» [332] Обозрение расположения умов и различных частей государственного управления в 1837 году // Россия под надзором. Отчеты Третьего отделения. 1827–1869. С. 169–170. . На этот раз он анализировал сенатскую практику рассмотрения судебных тяжб: «В Правительствующем Сенате дела равномерно производятся и решаются не даром. Несправедливо было бы упрекнуть сенаторов в корыстолюбии; мы по самой истине скажем, что ни одного сведения не доходило до высшего наблюдения, которое могло бы подать в сем отношении и тень подозрения на них; но здесь сильно влияние канцелярий, обер-секретарей, повытчиков». Он отмечал то обстоятельство, что не все сенаторы «отлично дельные и рачительные», есть среди них и те, кто «равнодушно взирают на дела» или имеют «о делах весьма слабое понятие или вовсе никакого». Этим и пользуются корыстные сенатские канцелярские чиновники «улавливая» «летние вакантные месяцы […] для исполнения беззаконных видов своих» [333] Там же. С. 170. .