Сергей Карпущенко - Лже-Петр - царь московитов

Борис Петрович испуганно вскочил на постели. Прокричал:

- Катька! Вон из шатра! Вестовой, штаны, камзол, кафтан неси! Что ж, сволочи, не доложили, что прибыл государь? А ведь ты, Петр Лексеич, курьером свои предупреждал: приеду с войском в лагерь токмо через три дни. Что ж, все дела на Ладоге управил?

Петр, улыбаясь, присел на краешек кровати, трубку достал, стал набивать, долго молчал, а потом сказал:

- А я не с Ладоги к тебе, Борис Петрович, а из Ковни.

- Как... из Ковни? - изумился Шереметев, натягивая свои фельдмаршальские штаны.

- Да так вот... Семь дней без просыпу скакал, скольких лошадей загнал, а вот приехал же, да и поранее того, кто... с Ладоги.

Шереметев ничего не понимал, но пальцы, которыми застегивал он многочисленные пуговицы своего нарядного камзола, не слушались, будто превратившись в древесные сучки.

- Ничего я, ваше царское величество, из слов ваших уразуметь не в силах. Как из Ковни? Как из Ладоги?

Петр, не отвечая на вопрос, спросил:

- В лагере хоть кто-нибудь по-шведски понимает?

Шереметев пожал плечами:

- Есть один тут, Кениксеком звать, саксонский он посланник. Вроде по-свейски соображает.

- Ну так зови его.

Посланника Кенигсека, захотевшего своими глазами видеть штурм Нотебурга, ждали долго. Видно, важность и неприкосновенность своей персоны он осознавал вполне, поэтому вначале призавил парик, припомадил узенькие усы, облил себя духами. В шатер вошел петухом, но чуть увидел Петра, сразу низко закланялся ему, заулыбался, что-то забормотал по-немецки.

- Ты будешь Кениксеком? - спросил Петр.

- Я, ваше царское величество, - кланялся посланник, - с самого рождения.

- Шведский изрядно разумеешь?

- Вполне, как свой родной немецкий.

- Ну так вслух читай, что здесь прописано. - Из внутреннего кафтанного кармана Петр вытащил конверт, залепленный пятью зелеными сургучными печатями, и сказал, обращаясь уже к обоим: - Ты, Кениксек, и ты, Петрович, смотрите: чьи гербы на печатях?

Поочередно покрутили пакет в руках, и Шереметев, плечами пожимая, проговорил:

- Мнится, шведские гербы. Но что с того?

- Сам ломай печати! - Петр приказал. - Вынимай письмо.

Шереметев подчинился. Бумага, что в конверте сложенной лежала, вскоре извлечена была на свет Божий.

- Чьи печати на письме? - вновь вопрошал Петр Алексеич.

И Шереметив, и Кенигсек признали, что видят шведские королевские печати, но Борис Петрович, все больше хмурясь, - не нравилось ему письмо, не нравился весь этот разговор про Ковно, - твердо у Петра спросил:

- Уж не курьером ли ты королевским заделался, Петр Алексеич?

Дерзкая эта фраза, будь она сказана при других обстоятельствах, стоила бы Шереметеву по крайней мере пожизненного заточения в монастыре или кнута, но теперь Петр лишь ожег фельдмаршала диким взглядом, сквозь зубы процедил:

- Нет, не курьером я был у короля, а его генералом, опосля того, как вы меня, законного русского государя, под Нарвой чуть не задушили. Вот и ушел я к Карлу, Августа бить помогал...

- Хорошо помог, я слышал, - тихо промолвил Шереметев, пристально вглядываясь в его лицо, и, убедившись, что перед ним действительно подлинный Петр, спросил: - Ну, а что за письмишко такое привез ты нам, Петр Лексеич, от супротивника нашего, с коим мы воюем? Слыхал, наверно, как я Лифляндию-то разорил?

- Слыхал! - зло сказал Петр, которого до сих пор терзали угрызения совести за то, что он в это время был на стороне врагов России. - Пусть Кениксек прочтет письмо!

Кенигсек, водрузив на нос извлеченные из камзольного карманчика очки, приосанился и стал читать:

"От его королевского величества, истинного властелина всех Шведских земель, Карлуса Двенадцатого.

Бояре, дворяне, все именитые и не именитые люди Московии, а также все их духовные пастыри! Должны вы знать, что ныне правит вами не истинный государь, царь и великий кзянь всея Великия, и Малыя, и Белыя Руси, а майор шведской службы Мартин Шенберг, имеющий с истинным царем Петром Алексеевичем сходство немалое в лице и теле, и речах. Настоящий же царь Петр, будучи мною задержан ненадолго для приятного со мною препровождения времени, возвращается к вам, московитам, чтобы править, как и прежде, справедливо и милостиво, честно и боголюбиво. Война, развязанная Богопроклятым изменником Шенбергом ради собственной корысти, ради страданий и бедствий ваших, несущая народам нашим одно лишь горе, должна быть закончена немедленно. Между Московией и Швецией должен восстановиться Долгий мир, наградой же Москве станут земли в Ингерманландии, отнятые когда-то у русских шведским оружием и которых вы сейчас добиваетесь оружием же. Поклонитесь возвернувшемуся к вам истинному государю, будьте смиренны, и Бог осенит своей дланью оба наших государства, кои должны жить в мире и покое.