Сергей Карпущенко - Лже-Петр - царь московитов

- Перевешаем, уж не беспокойся, - кланялись мастера, довольные тем, что им доверили столь многотрудную и важную казенную работу.

Александр Данилыч, похожий на распустившего хвост, злящегося индюка, прохаживался перед строем новобранцев, которые должны были составить его драгунский полк, и тискал от злости сафьяновые синие перчатки. Меншиков был недоволен. Набрали низкорослых, к месту службы вели их долго, солдаты были худы, изнурены, потому что, как оказалось, кроме провианта, что им дал помещик, не получали они в дороге ничего. Но больше всего сердило Меншикова то, что одеты были его солдаты в серые, сермяжного крестьянского сукна кафтаны. Рядом с Меншиковым ходил худой, высокий человек в коротком парике - начальник Мундирной канцелярии, генерал-цальмейстер Михаил Самарин, побаивавшийся Александра Данилыча из-за близости его к царю. Меншиков же знал об этом, поэтому кричал Самарину:

- Сие что, драгуны? Драгуны его величества царя России?! Да в первом же бою шведы с коней попадают от смеха, увидев на них сии кафтаны из некрашеной сермяги! Ты шить такие распорядился? Ты?

- А иных сукон не сыскать, господин поручик, - вежливо наклонялся к Меншикову Самарин, разводя руками. - Войско-то какое государь вознамерился завести, а на все полки красных, синих, зеленых да лазоревых аглицких да голландских сукон не сыщешь. В обмен на сало говяжье, юфть, лен да масло конопляное в Архангельске меняем сукнецо, да не скоро дело делается - токмо гвардию одну в цветные кафтаны обрядили да один драгунский полк.

Меншиков с досадой ногой топнул, проскрипел зубами:

- Не станут мои драгуны, точно мужики, домотканую сермягу на себе носить! Да и неспособно им будет задницами суконными о седла тереться. Надолго ль такие штаны? Кожаный мундир на моих конников шей! Чтоб в ближайшее время из козлин, лосин аль хоть из шкуры черта самого были на них штаны пошиты, а опосля и кафтанами займешься. Срам сей видеть не хочу! Сегодня ж государю жаловаться буду.

Самарин сморщил и без того уж некрасивое свое лицо:

- Господин поручик, невозможно во время ближайшее пошить штаны из кожи!

- Сие отчего же?

- Скудость великая чинится в лосинах, в оленинах и в козлинах. Русские люди торговые, а паче Строганов господин, долгие годы тот товар на себя с мелких купчишек закупали, покуда весь не выкупили для отпуску за море.

- За море?! - дернулся Данилыч, делая круглые, как пуговицы, глаза. Мои драгуны в срамоте шведа воевать пойдут, а он, видали, столь важный для страны товар за море отправляет. Сегодня же государю велю писать указ, чтоб купцов таких права на отправку кож лишил. Видали! Наживаться будут на государевой нужде, лихоимцы!

И в тот же день Лже-Петр колючим, размашистым почерком своим, под диктовку Алексашки, сидевшего, нахмурясь, за одним с царем столом, начертал указ, и весь строгановский кожаный промысел был похерен без остатку ради выгоды казенной и военной победы над врагом. В Москве уж очень захотели победить Стокгольм.

У иноземных людей торговых, у своих, у крестьян да у мещан покупали сукна, чтобы пошить кафтаны образца немецкого. Теперь уже не токмо Лже-Петр нудил придворных к тому, чтобы дворяне и войско стали внешне подобны полкам врагов. Сходством одежным надеялись обрести силу, дабы впоследствии побеждать тех, кого ещё боялись. В единообразии одежды воинской находили и способ укоротить буйную натуру русскую, как будто деревенский ухарь, сбросив свой залихватский колпах, красную рубаху, штаны в синюю полоску да лапти, превращался в заводную куклу. И приспособлена та кукла была к одной шагистике, к изучению артикулов, к механическому исполнению команд. Такой солдат сейчас был нужен всей стране, и Россия будто сама натягивала на плечи свой кафтан военный, чтобы победить жестокого и сильного врага.

- Ах, Тихон Никитич, Тихон Никитич, - огорченно кивал головою Лже-Петр, когда на столе в его кабинете кремлевском были разложены солдатские башмаки и сапоги, - ну не по моде же европейской сие выходит! говорил и внимательно рассматривал сапог. - Над оными говноступами не токмо шведы, а и саксонцы-союзники смеяться станут.

Стрешнев делал серьезное лицо, неодобрительно глядел на "шведа".

- Верно выразиться изволил, Петр Алексеич. Коль солдатику нашему по говну-то дорог наших ступать надобно будет, многие марши вершить, то лучше обуви и не придумать. Еще на зиму и валяные сапоги закупим. А то куда ж солдатикам-то в башмачках, хоть ты их и на толстой подошве, и непромокаемыми задумал? Еще и в чулочки, а не в портянку ножку солдатскую обрядить захотел. Весь поход загубишь!