Сергей Карпущенко - Возвращение Императора, Или Двадцать три Ступени вверх

Вышли на площадь, где на высоком постаменте, на коне, ноги которого будто вросли в землю, грузно, но величаво сидело изваяние, изображавшее Александра Третьего. Николаю Александровичу памятник не понравился, но на открытии он сумел скрыть разочарование и обласкал Паоло Трубецкого. Теперь этот колосс, так непохожий на живого отца, заставил Николая Александровича отвернуться - ведь держава, которую оставил ему отец, перестала существовать и лежала в прахе, попранная, униженная, обесчещенная, а монумент стоял неколебимо.

- Куда изволите ехать, барин? - подошел к Николаю толстый "ванька", похлопывая себя кнутом по высокому голенищу.

Николай в замешательстве посмотрел на Александру Федоровну, будто ища поддержки у нее, хранительницы очага, и женщина, из-под косынки которой уже выбивалась серебристая прядь, словно наперекор судьбе, презирая опасность, гордо сказала:

- В Зимний пусть везет!

Александру Федоровну с заботливой решимостью тут же взяли под руки Мария и Анастасия, предупреждая этим жестом, что забываться не стоит, что нужно следовать жизненным обстоятельствам.

- Она шутит, шутит, - сказала Ольга, заглядывая в лицо извозчика с заискивающей лаской.

- А шутейничать со мной не надо - я на работе, - важно сказал "ванька", охаживая себя кнутом по голенищам. - Так едем иль не едем? Всех вас все равно не увезу - товарища покличу. Так куда прикажете?

- Вези... на Васильевский, - решительно сказал Николай.

- Ну, это разговор серьезный. За пять червонцев с экипажа повезем. А то эк чего надумала - в какой-то Зимний! Ятаких названий и не знаю. Сад, что ли, какой?

Когда ехали в поезде, все, казалось, было ясно: едва приедут в Петроград, как попытаются нанять квартирку, покуда Николаю не удастся найти каналы для нелегального выезда за границу.

Но теперь получалось, что он с семьей, прибыв в свою недавнюю столицу, оказывался одиноким, ещё более одиноким, чем прежде. Если последние три недели его жизни и грозили постоянными опасностями, он все же мог от них укрыться, а здесь, в Питере, Николай с семьей был похож на лазутчика, оказавшегося на вражеской территории. Все обещало здесь ему стать ловушкой, даже недавние знакомые, способные выдать его чекистам, откреститься от него.

- На Васильевский вези, на Первую линию, - повторил Николай, хотя и сам лишь смутно догадывался о том, почему именно там он решил найти свое временное пристанище. Правда, в душе его тянуло туда, откуда он мог видеть свою главную городскую резиденцию и все-таки находиться от неё в отдалении, чтобы не тревожить себя бесплодными мечтаниями о возможности возвратиться в нее.

Когда на двух пролетках, рассевшись вчетвером в каждом экипаже, они выехали на Невский проспект, мостовая которого блестела после недавнего дождя, как полированная сталь меча, Николай, вдыхая в себя запах своей столицы, спросил у "ваньки":

- Послушай-ка, любезный, вот ты со своим товарищем с нас за перевоз сто рублей запросил, а я, когда в поезде ехал, слышал, что новое правительство деньги совсем отменило. Так или не так?

Извозчик протянул кнутом по костистой спине своей пегой лошадки, поцокал языком и ответил:

- Не совсем чтобы так, барин. Деньги, надо думать, никогда отменить не посмеють, только на заводах стали пайками рабочим платить, потому как все равно за их жалованье ничего не купишь. Голодно в Питере, барин, ой как голодно! Не знаю, чаво и будет. И за каким ты таким делом сюда прибыл? Помрешь, ей-ей помрешь, да ещё девок своих с мальцом сюды привез! Глупой ты какой-то...

Проехали мимо Зимнего дворца, но Николай даже не хотел смотреть на здание, над которым когда-то реял его штандарт, - было до слез грустно и больно. Переехали через Неву, голубую от отразившегося в её воде неба, и тут Николай спросил у извозчика:

- Квартиру-то у домовладельца нанимать?

"Ванька" через плечо глянул на странного барина с презрительной ухмылкой, покрутил головой:

- Нетуть у нас таперича домовых владельцев - всех расчикали под орех али прогнали. Таперича иди в домовой комитет, чтобы получить фатеру. Но, надо думать, коль ты ещё до революции из Питера уехал, тебе без Гороховой не прописаться.

- А что там на Гороховой? - удивился Николай.

- Еще опознаешь! - снова хмыкнул "ванька", и больше они не разговаривали до самой Первой линии.

Николай долго разыскивал помещение, где находился домовый комитет. Оставив жену и детей во дворе на попечение Томашевского, он поднялся на второй этаж. Дверь рядом с соответствующей учреждению табличкой была распахнута настежь, и оттуда тянуло крепчайшей махоркой, а в самом помещении, запруженном людьми, дым слоился в виде плотных серых облаков. На стене, над огромным письменным столом, висел портрет неизвестного Николаю человека с бородкой, а под портретом сидела деловитая, энергичная с виду особа лет тридцати, волосы которой были закрыты плотно затянутой на затылке черной косынкой. Пунцово-красные губы ярко пылали на её бледном лице.