Иван Евдокимов - Левитан

национальное искусство. В эти годы в московской Школе живописи, ваяния и зодчества начал учиться будущий великий художник-пейзажист Исаак Ильич Левитан. Как будто только его и не хватало национальной русской школе и самое время дожидалось творца подлинного русского пейзажа. Пока Левитан учился, художественно рос, мужал, появлялись замечательные пейзажи его предшественников -- Шишкина, Саврасова, Поленова.

НА МЯСНИЦКОЙ

В коридорах Школы живописи, ваяния и зодчества на Мясницкой был тот безудержный шум, какой умеет подымать только радостная молодежь, у которой вся еще жизнь впереди. Молодежь веселилась, как умела. Обнявшись, ученики расхаживали взад и вперед, громко разговаривали, смеялись. Собравшись толпой в углу коридора, ученики возились, растрепанные и красные. На подоконниках сидели одиночки, они казались самыми скромными и спокойными, пока внезапно не срывались с места, чтобы присоединиться, к остальным.

Высокие коридоры тонули в сизо-сером дыму. Как будто все здесь были курильщиками. Люди двигались в колеблющемся тумане, что порой колыхается над заливной приречной низинкой. Топот и грохот -- молодежь

ведь и ходит по-своему, энергично, крепко, уверенно, -- сливались с шумом голосов.

Вдруг где-то слабо зазвенел колокольчик и стал приближаться. Скоро в коридорах показался широкоплечий человек, на две головы выше любого из молодых художников. Его яркий рыжий бобрик, угрюмое веснушчатое лицо, большой нос бросались в глаза. Это был школьный сторож, солдат Землянкин, прозванный "Нечистой силой". Он ступал прямо, никого не видя, -- и ему давали дорогу. Прошествовав до конца, Землянкин положил колокольчик в карман и стал открывать форточки. Старообрядец, он ненавидел табачное дьявольское зелье, заполнявшее коридоры.

Молодежь начала расходиться по классам и мастерским, и коридоры опустели раньше, чем из профессорской вышли Василий Григорьевич Перов, Алексей Кондратьевич Саврасов, Илларион Михайлович Прянишников, Евграф Семенович Сорокин.

Землянкин почтительно пропустил их. Николаевский солдат замирал истуканом при виде любого начальства. По всем правилам страшной муштры, которой довелось ему испробовать в бесконечную николаевскую солдатчину, Землянкин проводил глазами профессоров и только тогда вздохнул свободно, пошевелился и принял обычный человеческий облик.

Землянкин служил в школе рьяно, с наслаждением. Огромное здание напоминало ему крепость. Преданность Землянкина профессорам была беспредельной. В глубине души своей он даже любил и этих своевольных, бесшабашных молодых солдат, какими ому представлялись ученики. Солдат же он много перевидал на своем веку, обучая всякой воинской премудрости, геройскому шагу и образцовой выправке. С новобранцами Землянкин, конечно, не мог быть за панибрата, суровость не сходила с его лица, говорил он с художниками мало и строго.

Из форточек дуло, воздух посвежел и прояснился. Землянкин двинулся в обычный свой путь по коридорам, не обращая внимания на сквозняки --закаленного служаку они не брали.

После вечерних занятий Землянкин совершал обход огромного дома снизу доверху, заглядывал во все закоулки, темные и укромные места в поисках нарушителей школьных правил, по которым никому из учащихся не дозволялось оставаться в помещении дольше положенного времени.

Школа живописи, ваяния и зодчества, управляемая Василием Григорьевичем Перовым, эта вольная московская академия художеств, была одним из свободнейших учреждений в тогдашней России. Горячим и непреклонным ненавистником крепостнического строя, художником-обличителем общественных язв, страстным и ярким человеком был Перов. В школе кипела художественная жизнь, молодежь училась у талантливых и даровитых людей, которые не по-казенному поощряли всех незаурядных учеников.

Перов, Саврасов, Сорокин, Прянишников воспитывали в молодых художниках любовь к родной стране, к ее подлинно замечательным людям, к русскому национальному пейзажу. И своими произведениями и горячей проповедью в мастерских учителя стремились вырастить молодое идейное племя, научить изображать неприкрашенную, живую русскую действительность.

Впервые в истории русского искусства отношения между мастерами и учениками утратили свой вековой казенный характер. Не было начальства и подчиненных, были старшие и младшие работники на одном поприще, связанные взаимной любовью, уважением, общими целями и стремлениями. Кажется, в этой вольной .московской академии один Землянкин напоминал о старине.