Марк Касвинов - Двадцать три ступени вниз

Вышло именно так.

За восемь лет до Екатеринбурга флигель-капитан Нилов сказал в кругу придворных, стоя в нескольких шагах от царя: "Будет революция, всех нас перевешают, а на каких фонарях - не все ли равно" (19).

Наконец, уже 10 февраля 1917 года на приеме у Николая II в Царском Селе М. В. Родзянко говорил царю:

"- Ваше величество, спасайте себя. Мы накануне огромных событий, исхода которых нельзя предвидеть. То, что делаете вы и ваше правительство, до такой степени раздражает население, что все возможно...

- Я сделаю то, что мне бог на душу положит, - отвечал царь.

- Я убежден, - продолжал Родзянко, - что не пройдет и трех недель, как вспыхнет такая революция, которая сметет вас, и вы уже не будете царствовать.

- Откуда вы это берете?

- Из всех обстоятельств, как они складываются... Вы, государь, пожнете то, что посеяли.

- Ну, бог даст...

- Бог ничего не даст... Революция неминуема" (20).

Нижегородский купец Бреев, как в наше время оффенбург-баденский публицист Хойер, отрицал за царем какую-либо провинность и даже назвал его "добродетелем". Но называть его "добродетелем, - возражал Горький, - это ошибка вашего невежества, а вернее - лицемерие и цинизм. Этот человек в глазах всех честных людей мира стоит, как самое мрачное, лживое и кровавое явление конца девятнадцатого, начала двадцатого века. Это фабрикант трупов, истребитель жизни... он играет судьбами русских людей, как слепой в шахматы" (21).

В 1905 году, получив с Дальнего Востока телеграмму об аресте революционеров, Николай II, не проявив никакого интереса к следствию или суду, начертал: "Неужели не казнены?" С тем большим основанием история задала бы такой вопрос, если бы в Екатеринбурге и Алапаевске в 1918 году участь Романовых оказалась иной, нежели та, которая их постигла.

С первых дней революции народ требовал суда над Романовыми. Он этого добился. Он же выдвинул и судей.

Проблему устранения Романовых с пути России, устремившейся в лучшее будущее, эти судьи, стражи революции, разрешили мужественно и смело, действуя в огненном кольце, стоя перед сонмом врагов.

Сегодня западная реакционная пропаганда не жалеет краски для очернения этих людей: Белобородова, Голощекина, Войкова, Ермакова, Юровского, Родионова, Хохрякова. В частности, Александров называет Хохрякова "случайно поставленным на пост председателя Тобольского Совета... жестокиморганизатором перемещения престолонаследника Алексея из Сибири на Урал... человеком с низменным и черствым сердцем, который столь же внезапно и случайно появился, как бесследно потом исчез" (22).

Но Хохряков не "случайно появился" - он вышел из матросской массы Кронштадта, поставлявшего революции самых бесстрашных бойцов. И не "бесследно исчез": он по возвращении из Тобольска ушел в Красную Армию, готовил для фронта боевые отряды, сам участвовал в боях, а 17 августа 1918 года в сражении у станции Крутиха на Урале пал смертью храбрых за советскую власть. И таков же был путь многих его товарищей. Ничего эти люди для себя лично не искали, о своей личной судьбе думали меньше всего. Не колеблясь подняли они в Екатеринбурге и Алапаевске меч, вложенный в их руки революцией, а когда пришел час, они сами бесстрашно взглянули в лицо смерти.

Белогвардейцы и их западные покровители разжигали звериную ненависть ко всем советским работникам, которые находились в Екатеринбурге в дни казни Николая и его семьи, даже если эти работники не имели прямого касательства к вынесению приговора и его исполнению. Эта кампания привела к варшавским выстрелам 1927 года.

Летом 1924 года Советское правительство запросило в Варшаве агреман (согласие) на назначение новым послом СССР в Польше П. Л. Войкова. Почти две недели польское правительство медлило с ответом. Наконец, после двух дней тайного обсуждения в политическом комитете Совета министров принимается решение: согласие на агреман поставить в зависимость от данных о роли Войкова в екатеринбургских событиях 1918 года. "С целью выяснения решающего для предоставления агремана вопроса" о причастности Войкова к этим событиям, гласило решение, польскому МИДу следует истребовать "от комиссара иностранных дел Чичерина подтверждение, что Войков к этому не причастен" (23).

22 августа польский министр иностранных дел Скшиньский направляет Г. В. Чичерину запрос. Он отдает должное "неоспоримым талантам", "объективности" и "широте взглядов" П. Л. Войкова, которого польские коллеги уже знают по совместной работе (Войков возглавлял советскую делегацию в советско-польской комиссии по реализации Рижского договора), но варшавские власти хотят знать, участвовал он в известной екатеринбургской акции или не участвовал? (24)