Евгений Лазарев - Друиды Русского Севера

Пульсирует кровь, видения возникают и пропадают, всплывают снова, голова слегка кружится от усталости, от испарений, от запаха цветущего багульника, долетающего из тундры… И постепенно я начинаю догадываться, что совсем не усталость наливает свинцом мои ноги и не золотые россыпи солнца над вечерним морем вызывают мои видения. Причина, по-видимому, в этих камнях. Раньше такие места населяли эльфами и феями, сюда приходили, чтобы спросить у них совета и помощи, здесь человек открывал для себя присутствие иных миров и других измерений — тех, что не мог охватить и постигнуть логикой своего сознания…

Мы стоим не просто на поле черных камней. Мы стоим на одном из древних святилищ Берега, таинственным образом связанном с другими такими же местами Севера…

Высоко взнесенная над морем, слегка покатая площадка ограничена с одной стороны обрывом к воде, а с двух других — крутыми склонами, спускающимися в небольшие долинки с бухтами. Она полого поднимается своей четвертой стороной вверх, скрываясь за перевалом, но на половине подъема рассечена надвое невысокой и широкой грядой, сложенной из валунов. Гряда идет параллельно берегу моря, и в нескольких местах над ней поднимаются отдельные кучи черных камней с провалами в центре, похожие на рухнувшие внутрь каменные гробницы.

Выше этой гряды начинается ровная, напоминающая ухоженное поле или подстриженный газон желто-зеленая поверхность тундры. Там нет ни единого камня, ни одного валуна. Зато ниже к морю начинается хаос черных камней, среди которого в глаза бросаются такие же каменные кучи, как те, что встроены в тело каменной гряды. Еще одна такая гряда-стена отходит перпендикулярно от первой и тянется к берегу, разделяя каменный хаос на две равные части.

Все это удивительно напоминает сооружения «мыса лабиринтов» на южном берегу острова Анзер в Соловецком архипелаге. И не только их. Такие же каменные кучи лежат в кольце из лабиринтов на Большом Заяцком острове, образуя древний могильник, сходный с тем, что был мною найден между Кузоменью и Кашкаранцами, на противоположном от нас конце Лукоморья, на Великих Юриках…» {19} 19 Никитин А. Л. Остановка в Чапоме. — М.: Советский писатель, 1990. — С. 441–442.

Это образное, эмоциональное описание на деле исключительно точно. У настоящего ученого даже то, что граничит с личным мистическим опытом, приобретает характер научного свидетельства, в котором выделено главное. Обстоятельства тогда не позволили А. Л. Никитину заняться исследованиями открытого святилища: не было времени даже для составления его схематического плана. Тем не менее, несколько абзацев текста вместили и важнейшие типологические признаки мегалитического сооружения, и упоминание его аналогов, и описание окружающего ландшафта, совершенно необходимое в данном случае — для осмысления этого памятника, да и просто для того, чтобы вновь обнаружить его на бескрайних просторах Беломорского побережья среди песчаных дюн и тундровых березок, среди валунных россыпей и скал.

Было тогда у А. Л. Никитина и ощущение достаточности, завершенности того, что сделано и обретено: «…Сейчас я довольствуюсь тем, что открылось моим глазам, и не ищу дальнейшего. Я прощаюсь с Берегом — и он провожает меня золотом полярного солнца, развертывает передо мной самые лучшие свои пейзажи, осыпает на каждом шагу дарами, чтобы краткая череда этих дней осталась в моей памяти как один сверкающий праздник жизни.

Это древнее святилище — последний подарок Берега.

И, благодарный, я оставляю его другому» {20} 20 Никитин А. Л. Остановка в Чапоме. — М.: Советский писатель, 1990. — С. 448. .

Другой отправился в этот блистающий мир незакатного жемчужного света между морем и небом восемь лет спустя, в 1995 г. В одиночку. В безмолвии, не нарушаемом ничем, кроме голосов ветра и чаек, шума волн и шелеста полярных трав. Побывал на разрушенном некрополе Великих Юриков, прошел через красно-желтую «марсианскую» пустыню Кузоменского Лукоморья, благополучно миновал медвежье чернолесье перед чаваньгским участком Терского берега, переждал шторм с ливнем на заброшенной фактории у скалистого мыса Крутая Гора. И достиг святилища.

Его инаковость по отношению к окружающему действительно ощущается сразу, сильно и бесповоротно. Валунные стены, в принципе невысокие, возносятся над тропой, ведущей в сторону Чаваньги, словно развалины непостижимой твердыни. Непостижимой потому, что, начав внимательно обследовать эти стены, местами протянувшиеся не на одну сотню метров, испытываешь двойственное чувство. Сами по себе валуны эти настолько органичны, соприродны , что вблизи кажутся древними береговыми валами, оставшимися на былых морских террасах. Но поднимаешь взгляд — и сознаешь, что они организованы, одушевлены неким иным началом, не похожим ни на хозяйственную целесообразность, ни на законы привычной нам храмовой архитектуры, которая почти всегда геометрична и технологична, выстроена по линейке и циркулю. Знакомые нынешним людям цивилизационные модели утратили девственный, дивий мегалитизм, столь властно царствующий здесь.